Скиф - [33]

Жрец улыбнулся.

— Причина нашего благоразумия заключается больше всего в нашей бедности. Но сам я вполне согласен с тобой, достойный претор. Я думаю, что раб собственность такого рода, что обладание ей несет много затруднений. Опыт показывал это не раз: мы наблюдали бедствия, постигшие государства, где имеется много рабов, говорящих на одном и том же языке. Достаточно, наконец, вспомнить о событиях в твоей стране, где беглые рабы неоднократно угрожали своим господам. Все это лучшее доказательство справедливости моих опасений. Мы часто даже не знаем, как правильнее поступать в подобных случаях.

Я, со своей стороны, вижу только два средства: прежде всего, не иметь рабов своей национальности, а лучше всего иностранных и говорящих на разных языках, и, во-вторых, обходиться с ними, по возможности лучше, не только ради их самих, но еще и в наших собственных интересах[45].

— Совершенно с тобой не согласен, — возразил Адриан, — Рабы тем более опасны, чем лучше обращение с ними. Их можно сдерживать только жестокостью. Ведь раб по самой своей природе — преступник. Он является нашей собственностью, нашей вещью и в то же время всегда стремится к свободе, значит покушается на наше право собственности. Что же касается до рабских восстаний, то, уж конечно, не нам, римлянам, бояться их. Каждый бунт рабов лишний раз показывает им, как велика мощь римского оружия и римских законов. После того как несколько тысяч бунтовщиков бывает распято на крестах, сожжено или засечено плетьми, остальные делаются более покорными, чем раньше. Во всем этом Люций, вероятно, согласится со мной?

— С тем, что римские законы и римское оружие могущественны и побеждают все, что становится на их дороге, я, конечно, согласен, но жестокость считаю излишней. Нужна только разумная строгость. А это близко к справедливости и закону. В этом заключаются главные принципы нашей государственности.

Люций взял чашу разбавленного водою вина и отпил несколько глотков замороженного напитка.

— ... Но, конечно, не должно быть никакого попустительства, — продолжал он. — Если мы считаем какой-либо институт нужным и справедливым, мы поддерживаем его и никому не позволим на него покушаться. А в справедливости и пользе рабства никто не сомневается. Достойный Эксандр, вероятно, лучше меня помнит мнение Аристотеля по этому вопросу. Этот великий философ считал рабство таким же естественным явлением, как и государство. Есть люди, доказывал он, которые по природе своей только и могут быть рабами. Ведь если люди настолько разнятся между собою, насколько тело от души или животное от человека, то очевидно, что некоторые по природе своей свободны, а другие — рабы по природе. Вместе с тем, очевидно и то, что последние должны служить первым. Это, наконец, необходимо для того, чтобы граждане могли заниматься свойственными им делами: военной охраной государства, судом и управлением, искусствами и наукой, — для всего этого нужно иметь досуг и, следовательно, они должны быть свободны от других занятий, в частности от физического труда; все это и должны за них делать рабы.

— Конечно, — сказал Эксандр, — едва ли кто-нибудь станет оспаривать эти положения… Но ведь нельзя забывать, что рабами часто делаются люди, которые раньше не только были свободны, но и занимали видное общественное положение. Наконец, мы знаем между ними немало мыслителей.

Адриан засмеялся.

— У меня есть раб-философ; я заплатил за него громадную сумму. Но он ничем не лучше других рабов и требует не менее строгого обращения.

Вдруг Люций оглянулся и попросил разрешения позвать своего секретаря, оставшегося в остиуме.

— Иной раз во время разговора я вспоминаю что-нибудь и, чтобы не забыть, приказываю записывать это. Но я не буду мешать вашей беседе.

Он отошел, сел в стороне и вполголоса стал диктовать явившемуся секретарю.

Между тем Эксандр встал, собираясь уходить. Люций дружески попрощался с ним и выразил надежду еще не раз его видеть.

Оставшись наедине с Адрианом, претор спросил его, не ведет ли он каких-нибудь денежных дел с Херсонесом.

— Я должен тебя предупредить, — добавил он, — что город находится накануне финансового и государственного краха. Никакие займы ему не помогут. В самом недалеком будущем он обратится в провинцию одного из могущественных государств. Таким образом, тот, кто стал бы поддерживать его, не только потеряет свои деньги, но и окажется враждебным тому, кто подчинит себе Херсонес.

Он говорил спокойно, почти небрежно, но его щеки обтянулись, выставив широкие скулы и квадратный подбородок, а расширившиеся глаза смотрели жестко и твердо.

Люций встал. Он сегодня совершил слишком длинную прогулку по городу, а у него много работы. Пусть Адриан присылает ему свои письма. Он сделает все, что нужно, а за деньгами отправит своего казначея. Сам он, вероятно, в недалеком будущем получит золото из Рима и тогда закончит расчеты.

IV

Вернувшись домой, Люций прошел в таблинум и занялся делами. Он просмотрел полученные утром из Рима письма, потом выслушал дневной доклад о состоянии находившихся в его распоряжении отрядов и сводку донесений из разных городов и областей о внутренних и военных делах.