Скиф - [35]

У входа появился раб.

— Господин, тебя ожидает центурион Клавдий. Ты приказал его ввести тотчас же, как он явится.

— Пусть войдет. Возьми записки, — обратился к секретарю Люций, — мы продолжим их вечером.

Свернув пергамент, секретарь удалился,

Клавдий, несмотря на жару, одетый в свою блестящую военную форму и каску, имел такой вид, как будто он не только что вернулся из далекого путешествия, а пришел с какого-нибудь римского парада или явился для очередного доклада начальнику. Он казался совсем неутомленным. Металлические части его панциря сверкали, молодое, суровое, характерно-римское лицо было гладко выбрито и кожа, несмотря на жару, оставалась матовой. Он держался прямо, говорил отчетливо и сдержанно. Он был дальним родственником Люция, но, являясь со служебным делом, держался так, как всякий вообще римский офицер по отношению к своему начальнику.

Клавдий начал доклад о положении дел в Вифинии, куда он был командирован с секретной миссией.

— Государство окончательно расшатано. Почва для римских операций подготовлена вполне, но, как удалось выяснить, вифинский царь втайне мечтает освободиться от нашего влияния. Он — главная причина того, что содействующие римлянам лица часто бывают вынуждены отказаться от работы и даже лишаются своего положения. Вопреки желанию высших классов, царь ведет тайные переговоры с Понтом и, по-видимому, желает заключить с ним союз.

В Вифинии подготовляется заговор: новый претендент рассчитывает свергнуть теперешнего властителя и провозгласить себя царем под именем Никомеда III. Он глубоко и искренне предан Риму и ярый противник Понта. Он просит оказать ему поддержку деньгами и оружием.

Переворот в Вифинии был бы особенно своевременным. Есть опасность, что сын понтийского царя Митридата V скрывшийся в горах после смерти своего отца, необузданный, смелый и решительный человек, начнет наступление и захватит престол, от которого его удалось отстранить. Народ и вся почти понтийская знать на его стороне. Говорят, он клялся жестоко отомстить всем своим врагам и выбросить римлян с Таврического полуострова. Он даже строит более широкие планы — объединить под своей властью все эвксинские государства, и это может удаться ему, — уже и теперь он пользуется большой популярностью в самых различных городах и областях и считается каким-то национальным греческим героем.

Люций слушал, не прерывая. Его нижняя губа оттопыривалась, придавая лицу презрительное выражение; глаза сузились, смотрели пристально, не мигая.

— Я этого ожидал, — сказал он. — Но не думал, что события пойдут так ускоренно. Посмотрим. Скоро я получу из Понта более подробные донесения. Где письма, которые ты привез из Вифинии?

Клавдий достал из сумки несколько пергаментных свитков и положил на стол.

— Вот мой доклад; это донесения различных лиц и письма; это — обращение к тебе Никомеда.

— Хорошо. Ты останешься у меня обедать. Пока я буду читать, ты свободен. Потом ты дашь мне более подробные разъяснения. Подожди — остановил он собиравшегося выйти Клавдия.

— У тебя, вероятно, есть какие-нибудь дела в Херсонесе. Займись ими сегодня же. Завтра тебе придется опять ехать в Вифинию.

— В таком случае, если разрешишь, я пойду в город, — сказал Клавдий. — Когда явиться за приказаниями?

— Приходи завтра утром, как только встанешь. Мы вместе сделаем прогулку; у меня будет время. Кстати, ты не нуждаешься в деньгах? Нет? Ну, хорошо, как хочешь.

Он отпустил центуриона и, сломав печать, скреплявшую письмо Никомеда, стал читать послание.

V

Когда купленных римлянином рабов повели, оба скифа издалека, пробираясь в толпе, проводили их. Опять надо было думать о пристанище на ночь. Наконец Таргис сговорился с одним торговцем овощами, полугреком-полускифом: за плату тот согласился предоставить им ночлег в своем доме.

Это было недалеко от гавани. Маленькие домики, наскоро сложенные из грубо отесанных камней, лепились здесь друг к другу, вдоль узких переулков, заваленных кухонными отбросами, глиняными черепками и всяким мусором. Квартал был населен лодочниками, мелкими ремесленниками, матросами, рабочими, разгружавшими суда. Многие из них были рабами и большую часть заработка отдавали своим господам.

Люди ютились здесь в тесноте, в маленьких, грязных помещениях, спали на каменном полу, подостлав под себя рваные, засаленные лохмотья. Многие почти не жили в домах и приходили сюда, чтобы только пообедать печеным луком или кашей, к чему добавлялся иногда кусок несвежего мяса, обильно приправленного пахучими травами и пряностями. В теплое время года они спали во дворах, и здесь же жили их многочисленные дети — грязные, полуголые, шумливые; день они проводили в толкотне рынка или купались в море и играли на раскаленной солнцем прибрежной гальке.

Как только в небе появлялись звезды, квартал затихал и погружался в сон. Улицы пустели, во дворах кое-где еще сидели старики, тихонько разговаривавшие или прислушивавшиеся к слабому шуму прибоя; изредка проходило несколько пьяных, певших хриплыми голосами; откуда-нибудь издалека доносились отголоски, перебранки, и потом во вновь наступившей тишине изредка лаяли собаки да слышался шелест прибоя...