Сказочник - [27]

– Милый Горшечников! Рада, ужасно рада вас видеть! – и она протянула ему руку для поцелуя.

– А я-то как рад, как рад! Душечка моя Софья Алексеевна! – промурлыкал Мелентий и поспешил поднести букет.

– Цветы, как всегда, хороши. – Она с удовольствием расправила ленточку. – Вы мастер выбирать букеты, Мелентий Мстиславович! У вас хороший вкус, впрочем не только в букетах!

– Бальзам, бальзам на душу ваши слова, моя дорогая! Но смею вам заметить, что последнее ваше замечание поразительно проницательно. Оно дает мне надежду, что мой выбор будет вами по достоинству оценен.

– Какой выбор, Мелентий? – насторожилась Софья, которая за сладкими речами гостя почувствовала подвох.

– Извольте, поясню. В нашем маленьком сообществе вы – истинный бриллиант. И я как человек, которому вашими устами не отказано в правильности чутья и вкуса, именно вас выбрал для высокой и сладостной роли, – он глотнул воздуха, – моей возлюбленной супруги!

– Мелентий! – Софья махнула на него букетом, который так и не успела поставить в вазу. – Мелентий, что вы такое несете! Отчего вам именно сегодня взбрело в голову мне это сказать, ведь мы знакомы столько лет!

– Что значит взбрело? – обиделся Горшечников. – Вы говорите так, словно я неожиданно придумал нечто дикое!

– Именно так я и понимаю ваши слова, – засмеялась Софья. – И нечего тут обижаться, какие обиды между старыми приятелями!

– Я не хочу числиться в ваших приятелях! Почему вы не восприняли всерьез мои слова? Я долго собирался с мыслями и духом, чтобы сделать вам предложение руки и сердца!

– Полно, полно, Горшечников! – Софья погрозила ему пальцем, как непослушному ученику. – Меня вы не проведете. Я не Калерия и не Гликерия. Вы вовсе не долго собирались с духом. А долго выгадывали. Да прикидывали, какая из невест получше да повыгодней будет.

– Вот уж, Софья Алексеевна, не ожидал я от вас таких обидных слов! – Горшечников покраснел и насупился.

– И я не ожидала от вас, сударь, такого нелепого поступка.

Они замолчали и не знали, как поступить дальше. Рассориться и разойтись, потом долго дуться, искать повод для примирения? Или уж сразу примириться, чтобы не осложнять себе жизнь?

– Ладно, Мелентий Мстиславович! Помиримся и забудем сказанное! – Софья протянула ему руку.

Горшечников ответил на ее дружеское пожатие с явной неохотой.

– Я одного не пойму, почему? Разве ваше сердце занято?

– В том-то и дело! – Она снова рассмеялась.

– И кто же он? – вскричал вконец расстроенный жених.

– Да я вас сейчас познакомлю! Зебадия, – позвала девушка, – милый мой, покажись, выйди к нам, познакомься с хорошим человеком!

– Зебадия? – повторил Горшечников. – Господи, что за имя-то такое? Лютеранин, что ли?

Между тем на зов хозяйки никто не вышел, и она ускользнула в соседнюю комнату. Через миг она появилась оттуда. К груди она прижимала большого серого кота с белым животом и белыми «носочками» на лапах.

– Вот мой избранник! – Софья приподняла кота над головой и торжественно поднесла к раздосадованному Горшечникову.

– Грешно же вам смеяться, Софья! Вечно вы насмешничаете надо мной!

Он подошел к коту и почесал ему белый живот.

– Повезло тебе, брат Зебадия!

Зебадии действительно повезло. Не случись на его жизненном пути добросердечной девушки Софьи, кошачья жизнь пошла бы наперекосяк. Поначалу неразумным котенком он был взят в дом популярного литератора Нелидова. С младых когтей он привык к теплому молоку, шуршанию листков рукописи, которые его чрезвычайно забавляли. Кот приспособился часами сидеть на плече хозяина, покуда тот работал за столом, – близко хозяйское ухо, небритая щека, ласковая рука с длинными гибкими чувственными пальцами.

«Милый мой звереныш, теперь только ты у меня. Одного тебя буду любить. Надеюсь, хоть это чувство мне позволено судьбой, злым роком!»

Однако злой рок оказался неумолим. Нелидову надо было вступать в права наследства и поселиться в старом дядюшкином доме. Феликс решил, что теперь, когда страшное подозрение в его мистическом даре еще более укрепилось, ему в самый раз бежать от людей, сокрыться, жить в глуши и вести уединенный образ жизни.

– Да ты с ума сошел – хоронить себя заживо в этой глухомани! А как же твое творчество, как же новая пьеса? Как театр? – в отчаянии кричал на него Рандлевский.

– Да что ты так убиваешься, Леонтий? – Нелидов с недоумением пожал плечами. – Мы же не в семнадцатом веке живем. Почтовые поезда ходят, почтальоны почту разносят. Дойдут до тебя мои рукописи. Да и я буду наведываться в столицу, буду, только теперь мне надо немного пожить одному. Совсем одному. Мне же страшно, друг мой. Страшно жить на свете, страшно общаться с людьми! Может, я опять за границу поеду. Не знаю. Не решил еще.

Переезд – дело хлопотное. Пожитки, книги, а тут еще и зверь, о котором надо заботиться. А если собираться за границу, так и вовсе его надо бы куда-нибудь пристроить в хорошие руки на время отъезда.

Нелидов мысленно перебрал столичных знакомых, и в его памяти всплыло лицо Ангелины Толкушиной, всегда приветливое, всегда доброжелательное. Вот кто не откажет в христианском содействии!

Толкушина очень удивилась визиту Нелидова, не такой он был частый гость в их доме. Еще больше она подивилась просьбе гостя. В доме Толкушиных не держали ни кошек, ни собак, покойная Устинья Власьевна была очень чистоплотна и брезглива. С той поры и повелось – никакого зверья в комнатах.