"Милостивый государь мой, Константин Митрофанович!
Пишу к Вам не только потому, что вы служите в полицейском ведомстве, но и потому, что Вы родная Андрею Викторовичу душа. Питаю надежду на скорую помощь и сочувствие в постигшем нашу семью несчастии…"
«Ах нет, невозможно, казенно, нескладно. Господи, да как же попросту попросить помочь?» – Аполония Станиславовна с тоской смяла листок и бросила его в корзину. Письмо ей не давалось, и она знала почему. Она боялась назвать вещи своими именами, чтобы не накликать еще большей беды. Андрей Викторович, ее супруг, совладелец и директор одного из самых популярных закрытых пансионов для девушек, исчез, пропал таинственным образом. Как сквозь землю провалился!
Аполония собралась с духом и принялась за новое письмо. Оно адресовалось троюродному брату мужа, служившему в Петербургской сыскной полиции следователем. Сердюков, так звали родственника, иногда заезжал к ним. Аполония слегка смущалась этого неразговорчивого, одинокого человека, который, как ей казалось, и не выходил из полицейского участка, проводя всю жизнь свою в неустанных трудах на благородном поприще защиты законопослушных обывателей. Она и подумать не могла, что ей придется когда-либо просить его помощи!
"Дорогой Константин Митрофанович!
У нас превеликая беда. Не знаю, как и сказать. Андрей пропал, уже как неделю'.
Ни письма, ни записки, вообще никаких следов. Я делаю вид, что ничего не случилось, пансион работает, девочки учатся.
Я веду все дела сама. Говорю, что господин директор в отъезде по срочным делам.
Но ведь так долго продолжаться не может!
Боюсь скандала, родители тотчас же разберут детей, и тогда пропало дело всей Андрюшиной жизни! И это теперь, после тех неприятных для репутации нашего пансиона статей в газетах с немыслимыми обвинениями в наш адрес! Ума не приложу, что с ним сталось. Вы ведь его знаете, он человек обстоятельный, легкомысленные порывы ему не свойственны. Впрочем, я готова принять любую новость, которая прояснит ситуацию. Пребываю в величайшей тревоге. Молю, сохраните мое письмо в тайне от кого бы то ни было. Надеюсь, что откликнетесь.
Ваша Аполония Хорошевская".
Запечатав письмо, молодая женщина позвала горничную и приказала отправить письмо немедля. На конверте она написала домашний адрес Сердюкова. Ничто не указывало на то, что оно адресовано полицейскому следователю.
Горничная, выходя из комнаты, уже в дверях вдруг остановилась:
– А Андрей Викторович скоро будут?
Аполония вся внутренне сжалась:
– Вероятно, скоро. А на что он тебе?
– Так ведь жалованье обещали прибавить в этот месяц. Ведь я и у старших барышень в дортуаре прибирала, когда их горничная захворала.
– Да, да, конечно! – торопливо проговорила Аполония и поспешила в другую комнату за деньгами. – Вот тебе, а теперь поскорее отправь письмо!
– Премного благодарствуйте! – горничная скользнула цепким взором по немного растерянному лицу барыни и быстро вышла вон.
"Догадывается! Я плохо умею врать!
Актриса из меня негодная! Господи, помоги Андрюше! Куда же он запропастился?"
Аполония Станиславовна глянула на себя в зеркало. Лицо было бледное, выражение лица слишком напряженное. Она почти бездумно провела щеткой по пышным темно-русым волосам, собранным в высокую прическу, валиком. Попыталась улыбнуться, вышло плохо, кисло.
Из-за дверей неслась трель звонка. Пригладив и без того безукоризненный белый кружевной воротничок, она глубоко вздохнула и вышла из директорской квартиры с высоко поднятой головой.
Навстречу ей попадались учителя, спешившие в классы, с книгами, картами, чучелами. Пансионерки в темно-зеленых платьях с пелеринами при виде любимой начальницы сделали глубокий реверанс и хотели было обступить ее с веселым щебетанием, но на сей раз госпожа Хорошевская их разочаровала:
– Ступайте, ступайте, милые дети, по классам! Мне нынче некогда. У меня много дел!
Девочки разбежались, и только одна, маленькая и очень хрупкая на вид, прижалась к ее руке.
– Лизонька! Дружок! Ты что-то грустна нынче?
Она погладила девочку по головке с особенным чувством. Лизонька приходилась директрисе родной племянницей.
В пансионе она была первый год, скучала по дому, и даже присутствие любящей тетки не скрашивало тоски ребенка по матери.
– Маменька нынче снилась! Проснулась, а ее Нет. Я даже заплакала! – тихо пролепетала малышка.
– Полно, Лиза! Ты опять плачешь! Посмотри, сколько вокруг милых и веселых девочек! Они не плачут, хотя тоже скучают по своим родителям. А ведь у них нет рядом, как у тебя, дяди и тети.
Аполония старалась казаться бодрой, но чуткое сердце ребенка угадывало тревогу тетки.
– Андрей Викторович скоро вернется?
Он вместе с моей мамой приедет? Да?
– Вот уж не знаю, как на этот раз получится.
Аполония снова погладила девочку по светлой головке, украшенной черным атласным бантом. Муж, действительно, частенько, когда бывал в столице по делам, заезжал к свояченице.
Раздался пронзительный звонок. Швейцар Яков, в обязанности которого входило не только смотреть за парадным входом, но и подавать звонки на уроки, с усилием тряс большим медным звонком. Его гулкий звон разносился по всему зданию пансиона.
