Сказочник - [25]

– Феликс! Голубчик! Это же нам, нам такая буря! Да очнись же ты, чудак ты эдакий! – Рандлевский тряс товарища и буквально вытолкнул его на сцену.

Недели через три, когда эйфория от удачной премьеры поутихла, газеты перестали хвалить и ругать, а актеры трястись как в лихорадке, Саломея опять приступила к осаде неприступной крепости. Она совершенно справедливо полагала, что значительная часть триумфа принадлежит ей, что только благодаря ее талантливой игре пьеса была воспринята так горячо. Нелидов не отрицал выдающейся роли актрисы в реализации его автор-ского замысла, но в свою очередь не видел в этом обстоятельстве повода говорить об иных чувствах, нежели как о любви к театру. Однажды упорной Саломее удалось заставить Нелидова подняться к ней в квартиру под предлогом подвернутой ноги. Когда мадемуазель Берг выходила из ландо, она неловко ступила на тротуар, подвернула ногу и не могла подняться на третий этаж. Феликсу, который сопровождал приму после спектакля и позд-него ужина в ресторане, ничего не оставалось делать, как предложить свою помощь.

Нелидов еще не успел толком оглядеться в квартире, как нетерпеливая Саломея пошла в наступление.

– Неужели вы так слепы и глухи, Нелидов? Я не поверю в вашу бесчувственность, это притворство, иначе вы были бы не способны на творчество, такое творчество! – последние слова Саломея произнесла с особым ударением.

– Я вовсе не слеп и не глух, как вы изволили выразиться, сударыня. Но я полагаю, что, как всякий человек, я имею право на интимность своих чувств. Вы вбили себе в голову блажь, прихоть, вы пожелали моей любви, как жареного поросенка в ресторане или бокал шампанского. Отчего вам не приходит на ум, что я не хочу этой любви, что я, если угодно, вообще не желаю ничьей любви!

Феликс хотел казаться нарочито грубым, так, чтобы обиженная Саломея раз и навсегда отказалась от своей пагубной идеи. А то, что она пагубная, Нелидов не сомневался.

Получив такой немыслимо грубый ответ, мадемуазель Берг на некоторое время потеряла дар речи. Она в жизни не слышала ничего подобного в свой адрес и никак не могла представить, что пылкие объяснения в любви могут закончиться для нее сущим унижением. Сначала она побледнела от гнева. Потом краска стыда бросилась ей в лицо. Быстрыми шагами Саломея подошла к окну и распахнула его. Свежий ветер и легкий ночной мороз ударили в разгоряченные лица собеседников.

– Вы мне не верите. Вы думаете, что мои слова – просто кривлянье, актерское позерство? Ну так знайте, если вы не услышите меня, то я услышу трубы архангела Гавриила! – И она выразительно посмотрела вниз. – Я не могу жить без вашей любви, Феликс, и это не пустые слова захме-левшей женщины!

Для пущей убедительности Саломея даже попыталась тотчас же забраться на подоконник, но не смогла сразу одолеть высоту, мешало слишком узкое шелковое платье. Не самая подходящая одежда для самоубийства.

Когда она обернулась, то ее поразил вид Нелидова. Его лицо стало землистого оттенка, он судорожно глотнул и едва произнес:

– Прошу вас, дорогая, вы слишком устали сегодня и очень возбуждены. Успокойтесь, я приеду завтра утром, и мы все обсудим. Все будет, как вы пожелаете.

Саломея слова не могла вымолвить. Нелидов чмокнул ее в лоб и поспешно удалился.

Когда, шатаясь от пережитого, без сил, он вернулся к себе домой и прошел в кабинет, то первым делом открыл начатую рукопись. Сказка о женщине, превратившейся в птицу.

На следующий день, едва забрезжил рассвет, в передней раздался нетерпеливый звонок. Явился Нелидов. Саломея приняла его в одном пеньюаре, с растрепанными волосами и вытаращенными от изумления глазами. Феликс явился во фраке, в белом жилете и с белым галстуком. Волосы его были аккуратно напомажены, и вокруг распространялся густой аромат его одеколона.

– Друг мой, вы сошли с ума? В такую рань и в таком виде? – едва пролепетала хозяйка.

– Вы удивлены? – холодно возразил Нелидов. – Странно, вчера вы были настроены более чем пылко. Или вы уже передумали?

– Передумала? Что передумала? – продолжала удивляться Саломея, еще не отошедшая от сладких сновидений.

– Как что? Выходить за меня замуж! Вчера вы изволили выразить свое желание более чем недву-смысленно. Нынче поутру я явился сделать вам официальное предложение руки и сердца. – И гость выразительно поправил нарядный галстук.

– Но, Феликс!.. – едва вскрикнула Саломея.

– Стало быть, вы не передумали? Отлично! – он решительно прошелся по комнате. – Тогда, я полагаю, будет справедливым учесть и мои пожелания к данному событию. Я желаю, чтобы наше бракосочетание совершилось тотчас же. Сегодня же. Немедля! – Нелидов с такой силой развернулся на каблуках, что пол застонал под его ногами.

– Но как же? Это невозможно! А свадебный банкет, гости, мое платье, наконец! – всплеснула руками мадемуазель Берг.

– Рано поутру я заезжал в небольшую церковь на окраине и договорился о скромном венчании. Церковный сторож пойдет за свидетеля. А платье, – платье можно позаимствовать и в костюмерной, ведь вам доводилось играть невесту!

– Матерь Божья, в костюмерной! – Саломея схватилась за худую грудь с таким чувством, будто ей сообщили о смертельном диагнозе.