Сказки - [39]

Жрец стал молить меня, говоря:

– Пусть мой господин исцелит своего слугу, и я покажу ему божество.

Я дунула на его руку, и она снова стала здоровой; а жрец затрепетал и повел меня в следующую комнату. Тут я увидела идола, стоявшего на яшмовом лотосе, украшенном крупными изумрудами. Этот идол был из слоновой кости и величиной вдвое больше человека. Лоб его украшал хризолит, а грудь была натерта миррой и корицей. В одной руке он держал изогнутый яшмовый скипетр, а в другой – круглый хрустальный шар. На ногах у него были бронзовые котурны, а на толстой шее – ожерелье из селенита.

– Так это и есть божество? – спросила я жреца.

Он ответил мне:

– Да, это божество.

– Покажи мне божество, – закричала я, – или я тотчас же умерщвлю тебя! – Я дотронулась до его глаз, и он мгновенно ослеп.

Он стал умолять меня, говоря:

– Пусть мой господин исцелит слугу своего, и я покажу ему божество.

Тогда я дунула на его глаза, и зрение вернулось к нему, и он, снова задрожав, повел меня в третью комнату – и что же! – там не оказалось ни идола, ни какого-нибудь изображения, а только круглое металлическое зеркало на каменном алтаре.

– Где же божество? – спросила я.

И жрец отвечал мне:

– Никакого божества нет, но зато есть это зеркало, которое ты видишь. Это – Зеркало Мудрости. В нем отражается все, что есть на небе и на земле, кроме лица, смотрящегося в него. Последнего оно не отражает, чтобы созерцающий мог стать мудрым. Много есть зеркал, но те зеркала отражают лишь мысли глядящего в них. Одно лишь это зеркало – Зеркало Мудрости. И те, которые им обладают, знают все, и ничто от них не скрыто. Те же, которые им не обладают, не ведают Мудрости. Поэтому оно-то и есть божество, которому мы поклоняемся.

Я заглянула в зеркало: все, что говорил жрец, было правдой.

И я совершила странный поступок, но не все ли это равно? В долине, всего в одном дне пути отсюда, я спрятала Зеркало Мудрости. Позволь мне только снова соединиться с тобою и снова служить тебе, и ты будешь мудрейшим из мудрых, и Мудрость будет принадлежать тебе. Позволь мне войти в тебя, и никто не сравнится мудростью с тобою.

Но молодой Рыбак засмеялся.

– Любовь лучше Мудрости! – воскликнул он. – А маленькая Сирена меня любит.

– Нет, ничто не может сравниться с Мудростью, – возразила Душа.

– Любовь лучше Мудрости, – отвечал молодой Рыбак и погрузился в волны; а Душа, рыдая, побрела по болотам.

И по прошествии второго года Душа снова пришла на берег моря и позвала молодого Рыбака; и он поднялся из глубин и спросил:

– Зачем зовешь ты меня?

А Душа отвечала:

– Приблизься, чтобы я могла говорить с тобой. Много чудесного видела я.

И вот он приблизился и, лежа на отмели, оперев голову на руку, стал слушать.

И Душа сказала:

– Покинув тебя, я обратилась лицом к Югу и отправилась в путь. Юг – страна сокровищ. Шесть дней брела я по большой дороге, ведущей в город Аштер. Я шла той большой, покрытой красной пылью дорогой, которой обыкновенно ходят пилигримы; на утро седьмого дня я подняла глаза – и вот, у ног моих в долине лежал город.

Девять ворот ведут в этот город, и перед каждыми воротами стоит по бронзовому коню, который ржет, как только с гор начнут спускаться бедуины. Стены города обиты медью, а сторожевые башни на стенах увенчаны крышами из бронзовой черепицы. В каждой башне стоит стрелок с луком в руке. С восходом солнца он пускает стрелу в гонг, а при заходе трубит в рог.

При попытке войти стража остановила меня и спросила, кто я. Я отвечала, что я – Дервиш, иду в Мекку, где хранится зеленое покрывало с изречениями из Корана, вышитыми серебром руками Ангелов. Стража преисполнилась удивления и просила меня войти в город.

Внутри он был похож на базар. Право, тебе бы следовало побывать там со мной. На узких улицах, точно большие бабочки, покачиваются веселые бумажные фонарики. Когда ветер проносится по крышам, они срываются и падают, словно цветные пузыри. Перед своими лавочками на шелковых ковриках сидят купцы. У них прямые черные бороды, а тюрбаны украшены золотыми цехинами, и длинные нити из янтаря и точеных косточек персиков скользят в их холодных пальцах. Некоторые из них продают гилбан, нард и необыкновенные духи с островов Индийского океана, густое масло красных роз, мирру и мелкую гвоздику. Когда кто-нибудь останавливается поговорить с ними, они бросают щепотки ладана на жаровню с углями и воздух наполняется ароматом. Я видела сирийца, державшего в руках длинный, тонкий как тростник, прут. Спиральки серого дыма поднимались от этого прута и благоухали, как цветы миндального дерева весною. Другие продают серебряные браслеты, унизанные млечно-голубой бирюзой, кольца из медной проволоки, усеянные мелкими жемчужинами, оправленные в золото когти тигров и диких, золотого цвета, кошек – леопардов, серьги из просверленных изумрудов и выдолбленные из яшмы перстни. Из чайных домиков несутся звуки гитар, и курильщики опиума с бледными улыбающимися лицами поглядывают на прохожих. Продавцы вина с большими черными бурдюками на плечах локтями прокладывают себе путь в толпе. Большинство из них продают сладкое, как мед, ширазское вино. Они подают его в маленьких металлических чашечках, посыпая сверху розовыми лепестками. На торговой площади стоят продавцы самых разных фруктов, они торгуют спелыми фигами, с пурпурной, словно поблекшей мякотью; пахнущими мускусом желтыми, как топазы, дынями; лимонами, розовыми яблоками и гроздьями белого винограда; круглыми красно-золотистыми апельсинами и овальными, золотисто-зелеными лимонами. Однажды я видела проходившего мимо слона. Его туловище было выкрашено киноварью и шафраном, а уши покрыты сеткой из алых шнурков. Он остановился у одного из лотков и принялся за апельсины, а продавец только смеялся. Ты не можешь себе представить, что это за странный народ. Когда они веселы, они идут к продавцу птиц, покупают заточенную в клетку птицу и выпускают ее на волю, чтобы радость их увеличилась; когда же они в горе, они бичуют себя терновником, чтобы печаль их не уменьшалась.