С вершины большой колонны возносилась над городом статуя Счастливого Принца. Он весь был покрыт тончайшими листочками чистого золота, вместо глаз у него сияли два сапфира, а на рукоятке его меча блестел большой красный рубин.
Все восхищались Счастливым Принцем.
– Он так же красив, как петух на флюгере, – изрек один из членов муниципалитета, старавшийся прослыть человеком с изысканным артистическим вкусом. – Конечно, менее полезен, – прибавил он, боясь обвинения в недостатке практичности, что было бы совсем несправедливо.
– Отчего ты не похож на Счастливого Принца? – спрашивала чувствительная мамаша своего крошку сына, который, плача, просил, чтобы ему дали луну. – Счастливому Принцу и в голову бы не пришло капризничать.
– Хорошо, что на свете есть хоть один счастливец, – прошептал гонимый судьбой горемыка, взглянув на чудную статую.
– Он совсем как ангел, – говорили приютские дети, выходя из собора в своих широких красных плащах и чистеньких белых передниках.
– Почем вы знаете? – возразил им учитель математики. – Разве вы видели когда-нибудь ангелов?
– Ах! Они являются нам иногда во сне, – отвечали дети; и математик строго нахмурил брови: он вовсе не одобрял детской привычки видеть сны.
Однажды ночью над городом пролетала маленькая Ласточка. Ее друзья уже шесть недель назад пролетели в Египет; она же осталась, будучи не в силах расстаться с прекрасным Тростником, покорившим ее сердце. Они познакомились ранней весной. Преследуя над рекой желтого мотылька, Ласточка внезапно остановилась, плененная стройностью Тростника.
– Можно я буду любить вас! – не задумываясь воскликнула она.
И Тростник ответил ей грациозным поклоном.
Тогда Ласточка принялась летать вокруг него, задевая воду своими крыльями и рассыпая серебряные брызги, – такая у нее была манера ухаживать. Так продолжалось все лето.
– Что за странная привязанность! – щебетали другие ласточки: – У него совсем нет денег и слишком большая родня.
И действительно, вся река заросла тростниками.
А осенью ласточки улетели. После этого наша Ласточка почувствовала одиночество и охладела к своему возлюбленному. «Он совсем не умеет разговаривать, – решила она, – и при этом очень кокетлив, постоянно флиртует с ветром».
И в самом деле, когда бы ни подул ветер, Тростник отвечал ему грациознейшими поклонами. «Я допускаю, что он любит свой дом, – продолжала Ласточка свои рассуждения, – но я-то люблю путешествия, и мой супруг должен иметь к ним склонность».
– Согласны ли вы последовать за мною? – спросила она, наконец, у своего милого, но Тростник покачал головой: он был так крепко привязан к своему дому.
– Стало быть, вы просто играли моей любовью! – вскричала Ласточка. – Прощайте же, я лечу к пирамидам!
И она пустилась в путь.
Целый день она была в дороге и к ночи прилетела в город.
– Где же я переночую? – сказала она. – Надеюсь, что мне здесь устроят достойную встречу.
Тут она увидела статую на высокой колонне.
– Вот где я отдохну! – вскричала она. – Здесь прекрасное место и такой простор!
С этими словами она опустилась как раз к ногам Счастливого Принца.
– Да у меня золотая спальня! – обрадовалась она, оглядевшись вокруг, готовая расположиться ко сну. Но только хотела спрятать голову под крыло, как крупная капля упала на нее.
– Что за странность! – вскричала Ласточка. – На небе ни облачка, звезды ярко блещут, и все-таки идет дождь. Право, на севере Европы отвратительный климат! Мой Тростник любил дождь, однако это было чистейшим эгоизмом…
Но вот упала другая капля.
– Какая же польза от статуи, если она даже не может защищать от дождя? – сказала Ласточка. – Нужно поискать пристанища где-нибудь в трубе на крыше.
И она хотела лететь дальше.
Но прежде чем она успела развернуть крылья, третья капля упала на нее. Она подняла голову – и что же увидела?
Глаза Счастливого Принц были полны слез, они струились по его золотым щекам. И так прекрасно было его лицо, освещенное месяцем, что сердце маленькой Ласточки дрогнуло от жалости.
– Кто ты такой? – спросила она.
– Я Счастливый Принц.
– Почему же ты плачешь? – спросила опять Ласточка. – Ты меня промочил насквозь.
– Когда я был жив и у меня было живое человеческое сердце, – отвечал принц, – я не знал, что такое слезы. Я жил во дворце Sans Souci[1], куда не дозволено было проникать горю. Днем я играл в саду с моими приближенными, а вечера проводил в танцах в большом зале. Высокая стена окружала сад, и я не старался узнать, что происходило за ней, – всё вокруг меня было так прекрасно! Придворные звали меня Счастливым Принцем, и я действительно был счастлив, если счастье заключается в удовольствиях. Так я жил, так и умер. И теперь, когда меня уже нет в живых, они вознесли меня так высоко, что я могу видеть все бедствия и всю нищету моего города, и, хотя мое сердце теперь из свинца, я не могу удержаться от слез.
«Значит, он не полностью золотой!» – подумала Ласточка про себя; но она была слишком деликатна, чтобы делать вслух замечания, касающиеся других.
– Там, далеко, – продолжал Принц тихим, музыкальным голосом, – далеко, на маленькой улице стоит бедный домик. Одно из окон его открыто, и я вижу сидящую у стола женщину. У нее усталое, поблекшее лицо, загрубевшие от работы руки, пальцы ее все исколоты иглой – она золотошвейка. Она вышивает к предстоящему балу пышный узор на роскошном платье прекраснейшей из фрейлин королевы. А в углу комнаты в кроватке лежит ее больной сын. Он мечется в жару и требует апельсинов. А мать ничего не может дать ему, кроме простой воды, и потому он плачет. Ласточка, Ласточка, быстрокрылая Ласточка, отнеси ей рубин из моего меча: мои ноги прикреплены к пьедесталу, и я не могу тронуться с места.