Сказки - [27]
Сегодня ему казалось, он видит ее опять такой же, какой он в первый раз увидел ее в замке Фонтенбло, когда ему было всего пятнадцать лет, а ей и того меньше. Тогда они были официально обручены папским нунцием в присутствии короля Франции и всего двора, и юный жених вернулся в Эскуриал, увозя с собой маленький локон белокурых волос и воспоминание о детских губках, склонившихся над его рукой, когда он садился в карету. Потом была наскоро отпразднована свадьба в Бургосе, маленьком пограничном городке двух государств, и последовал пышный въезд в Мадрид, сопровождавшийся обычным торжественным богослужением в церкви La Atocha и особенно торжественным аутодафе, для которого 300 еретиков, в том числе много англичан, были выданы в руки священнослужителям и преданы сожжению.
Конечно, Король безумно любил Королеву, на беду, как думали многие, своей стране, бывшей тогда в состоянии войны с Англией за обладание Новым Светом. Он почти не спускал с Королевы глаз; для нее он забыл, или казалось, что забыл, все важные государственные дела, и в том ужасном ослеплении, которое страсть налагает на своих рабов, он не замечал, что сложный церемониал, которым он думал угодить ей, только усиливал ее странную болезнь.
Когда она умерла, он на время почти лишился рассудка. И, конечно, он бы, наверное, формально отрекся от престола и удалился бы в монастырь траппистов в Гренаде, почетным настоятелем которого он уже состоял; но его удерживала лишь боязнь оставить Инфанту во власти своего брата, прославившегося жестокостью даже в Испании, тем более что многие подозревали его в отравлении Королевы с помощью пропитанных ядом перчаток, подаренных ей во время посещения Арагонского замка. Даже после снятия трехлетнего траура, наложенного королевским эдиктом на всю страну, король не позволял своим министрам заводить речь о новом браке. Когда же сам Император обратился к Королю с предложением руки своей племянницы, прелестной эрцгерцогини Богемской, он приказал послам ответить своему повелителю, что король Испанский уже повенчан с Печалью, которую, несмотря на ее бесплодность, любит больше Красоты. Ответ этот стоил его короне богатых Нидерландских провинций, которые вскоре, по наущению Императора, восстали против Короля под предводительством нескольких фанатиков-протестантов.
Вся его супружеская жизнь, озаренная ярким пламенем радости и так внезапно завершившаяся трагической агонией, казалось, воскресала перед ним сегодня, в то время как он смотрел на игравшую на террасе Инфанту. Она унаследовала от Королевы всю милую живость ее манер, ее решительный поворот головы, прекрасный, горделивый, тонко очерченный рот и ее чудную улыбку – vrai sourire de France[4], – освещавшую личико Инфанты, когда она мельком бросала взгляд на окно или протягивала свою маленькую ручку для поцелуя какому-нибудь величественному гранду Испании. Но резкий смех детей оскорблял ухо Короля, а яркое, безжалостное солнце издевалось над его горем; и едва уловимый пряный запах особых веществ, употребляемых при бальзамировании, казалось, носился в ясном утреннем воздухе.
Впрочем, может быть, это только казалось? Он закрыл лицо руками, и когда Инфанта снова взглянула на окно, гардины были уже опущены и Короля не было.
Инфанта сделала недовольную мину и пожала плечами. Ведь он, конечно, мог бы остаться с ней в ее день рождения! Стоит ли думать о каких-то глупых государственных делах? А может быть, он пошел в эту мрачную часовню, где всегда горели свечи и куда ей никогда не позволяли входить? И что это ему вздумалось, когда солнце так ярко сияет и все чувствуют себя такими счастливыми! Так он, пожалуй, кроме театра марионеток и других чудес, не увидит и шуточного боя быков, на который уже призывают трубы. Ее дядя и Великий Инквизитор были куда благоразумнее. Вот они вышли на террасу и мило ее приветствуют. И она откинула свою хорошенькую головку и, взяв Дона Педро за руку, медленно пошла по ступеням к длинному павильону из красного шелка, воздвигнутому в конце сада. Другие дети следовали за ними в порядке знатности: носители более длинных имен шли впереди.
Процессия знатных мальчиков в фантастических костюмах тореадоров вышла ей навстречу, и молодой граф Тьерра-Нуева, замечательный красавец лет четырнадцати, со всей врожденной грацией идальго и гранда Испании снял шляпу и подвел Инфанту к возвышению над ареной, где стоял маленький стул из золота и слоновой кости. Дети сгруппировались вокруг, помахивая своими большими веерами и тихо разговаривая друг с другом. Дон Педро и Великий Инквизитор, улыбаясь, стояли в дверях. Даже герцогиня, носившая звание Главной Камереры, худощавая женщина в желтых брыжах, с резкими чертами лица, не казалась, как обычно сердитой, и что-то вроде холодной улыбки пробегало по ее сморщенному лицу и кривило тонкие бескровные губы.
