Сказки, рассказанные на ночь - [271]

И Ханс фон Брайтенштайн усадил возле себя молодого человека. Остальные тоже заняли свои места за столом. Слуги внесли угощение.

Благородное вино заставило рыцаря Лихтенштайна и его зятя забыть о том, что они в плену, что ждет их неизвестность и долгое заключение.

К концу обеда Фрондсберга вызвали.

Скоро вернувшись, он проговорил с серьезной миной на лице:

— Как ни охотно продлил бы я наслаждение вашим приятным обществом, милые друзья, но вам пора отправляться в путь. Страж, которому я собираюсь вверить вас, уже здесь, и вы должны торопиться, если хотите сегодня же попасть в крепость.

— Этот страж — рыцарь? — спросил Лихтенштайн, нахмурив брови. — Надеюсь, будет принято во внимание наше рыцарское звание и нам дадут достойное сопровождение?

— Положим, ваш страж не рыцарь, — улыбнулся Фрондсберг, — но это приличный вашему званию конвой. Вы можете сами в том убедиться.

С этими словами Фрондсберг поднял полог палатки. Перед ними предстала трогательная фигурка Марии. С радостным плачем бросилась она на грудь своего милого супруга.

Старый Лихтенштайн, тронутый до глубины души, горячо и нежно целовал свое дорогое дитя.

— Вот ваш страж, — сказал Фрондсберг, принимая крепкое благодарственное рукопожатие Лихтенштайна. — А крепость, где этому стражу поручено вас содержать, — замок Лихтенштайн. По вашим глазам вижу, милый мой страж, что вы не очень строго будете обходиться с молодым рыцарем, да и старый рыцарь тоже, должно быть, не станет на вас жаловаться. Только прошу вас, дочка, тщательнее следить за вашими пленниками. Не выпускайте их из крепости, не позволяйте им завязывать отношения с опасными людьми. Вы поклялись своею головою!

— Но господин Фрондсберг, — улыбнулась Мария, — только подумайте: ведь он мой глава. Как могу я ему что-либо приказывать?

— Именно поэтому берегите себя, чтобы не потерять эту голову. Свяжите его узами любви, чтобы он не сбежал; он может изменить цвета своей воинской принадлежности.

— У меня есть и будет только один цвет, мой друг, мой отец, — возразил молодой рыцарь, взглянув на свою перевязь, вытканную некогда любимой. — Только один, и ему я останусь верен навсегда.

— Что ж, этого и я желаю! — Фрондсберг протянул руку на прощание. — Будьте счастливы. Лошади уже вас ждут. Доставьте, милая госпожа, своих пленных в сохранности и не забывайте старого Фрондсберга!

Со слезами на глазах Мария распрощалась с заслуженным воином, она знала, что без его содействия судьба не была бы столь милостива к ним.

Долго еще смотрел им вслед Георг фон Фрондсберг, пока они не скрылись из глаз.

— Он попал в хорошие руки, — сказал старый полководец, обернувшись к Брайтенштайну. — Благословение отца хранит его. Прекрасная жена, наследство, каких в Швабии мало.

— Да-да, — согласился Ханс фон Брайтенштайн, — ума и благородства в нашей жизни недостаточно. Необходимы счастье, удача, везенье. Не каждому достается такая невеста, мне вон уже пятьдесят, а я все еще в женихах. Согласны со мною, господин фон Крафт?

— В общем и целом, — ответил тот, будто очнувшись от сна. — Когда смотришь на такую пару, то знаешь, что нужно делать. Я сейчас же сажусь в носилки, еду в Ульм и ввожу кузиночку в свой дом. Будьте здоровы, господа!

Швабский союз вновь овладел Вюртембергом, снова учредил свое правление и угнетал несчастных подданных изгнанного Ульриха, как и летом 1519 года. Сторонникам изгнанного герцога пришлось дать клятву не воевать, после чего они были сосланы в свои замки.

Георг фон Штурмфедер уединенно жил со своею возлюбленной женою в Лихтенштайне. Для молодых супругов наступила новая жизнь — жизнь, полная тихого семейного счастья.

Часто, стоя вместе у окна и глядя вниз на прекрасные долины Вюртемберга, они думали о несчастном герцоге, смотревшем некогда отсюда на свою землю. Радость молодых омрачалась при мысли о том, что крестный отец их счастья, покровитель их супружества, пребывал все еще в изгнании, вдали от родины.

Только много лет спустя герцогу удалось отвоевать родной Вюртемберг. И когда он, умудренный от своих несчастий, возвратился в отчие края сердечным правителем и рачительным хозяином, стал уважать старые права и законы и приобрел расположение к себе своих подданных, донеся до них свет святого учения, которое было его утешением в годы несчастья, тогда Георг и Мария невольно увидели в переменах судьбы Ульриха Вюртембергского волю милостивого Провидения, ведущую из тьмы к свету.

Имя Лихтенштайн исчезло со смертью старого рыцаря. Ему посчастливилось увидеть внуков, готовых с оружием в руках защищать честь своего рода.

Так и ведется на земле от веку — одно поколение сменяет другое, новое вытесняет старое, в короткий отрезок времени — пятьдесят−сто лет — забываются достойные люди, честные верные сердца, память о них заглушает стремительный поток времени, лишь немногие славные имена всплывают из Леты[105], освещая своим блеском ее волны. Их деяния не заслужили награды и не получили благодарности от окружающих, жизнь их не вызвала достойного отклика в тот момент, когда они исчезли. Так умолкло имя Волынщика из Хардта. Лишь слабые отзвуки его деяний возникают, когда пастухи показывают Пещеру Ульриха и рассказывают о человеке, укрывавшем здесь несчастного герцога. Романтические приключения Ульриха стали легендой. Серьезные историки пренебрегают ею как несущественной деталью. Однако она всплывает в памяти, если речь заходит о замке Лихтенштайн, куда еженощно приходил герцог, и когда на Кенгенском мосту показывают место, откуда Неустрашимый спрыгнул в реку.