Сказки про Того, Не Знаю Кого - [16]

Старый тополь

Старый тополь, что рос в нашем дворе на окраине города, вчера рухнул. Раздавил стол, любовно выструганный папой Карло для доминошников, и чуть было не убил Карлсона, который живет в подвале. Ах, да! Вы же ничего не знаете о нашем дворе! Сейчас, сейчас…

Есть дворы и дворы. В каждом из них живут сказочные герои, но в одни заходят Сказочники и рассказывают будущим героям их сказки. А в другие — нет. В наш вот никто не зашел. Может быть, потому что мы живем на самой окраине? Какому сказочнику охота тащиться в такую даль?

На рухнувшем тополе жил Кот. Ходил по бельевой веревке вокруг ствола и травил матершинные анекдоты. Веселый был кот, вот только выпить не дурак. Это его и спасло. Пока они со Старым Муком, что торгует на рынке гнилыми яблоками, ходили сдавать бутылки, тополь и рухнул. А Кот остался без жилья. Сейчас, когда я сижу у окна в своей комнате на втором этаже, он бродит по двору и пьяно мяукает, жалуясь на судьбу. Вот только кто ему поможет, кроме Сказочника? Да и поздно уже, наверное… Для всех нас поздно…

Кому нужна состарившаяся Золушка в стоптанных туфлях, всю жизнь мывшая полы в продмаге? Сейчас она уже на пенсии, да и магазин недавно прикрыли — там теперь игровой салон, казино для нищих. Из наших туда только Буратино заглядывает, медяки свои спускать…

Вы спросите, а как же Сказочники? Неужели они такие черствые люди? Не знаю. Свои сказки они рассказывают лишь тем, кто за это может хорошо заплатить. Такой уж мир за окном. И не только за моим. Вот если бы я умел сочинять! Я бы обязательно придумал много-много хороших сказок и рассказывал бы их тем, кто живет на окраине. Но сочинять я не умею. Меня ведь никто этому не научил. Я просто сижу у окна и с грустью смотрю на пьяного грязного немытого Кота, который мог бы стать ученым и ходить по золотой цепи. И все, что я могу сделать — просто рассказать вам о том, что в нашем дворе рухнул старый тополь.

Человек на афишной тумбе

На перекрёстке у трёхэтажного дома стоял человек на афишной тумбе. В длинном, ниже колен, осеннем пальто, тяжёлом тёмном шарфе и старомодной шляпе с круглыми полями и высокой тульей. Правой рукой он держал раскрытый зонт, а левой — раскрытую тетрадь. И хотя на небе не было ни одной тучки, а на листе — ни одной буквы, странный человек не спешил убирать ни зонтик, ни тетрадку. Если бы он повернул голову, то без труда заглянул бы в окно третьего этажа. Но он головы не поворачивал, да и вообще не шевелился. Человек на афишной тумбе был сделан из металла.

Ещё несколько подобных скульптур стояло дальше по улице, и горожане давно не обращали на них внимания. Разве что туристы иногда останавливались, чтобы сфотографироваться, да большой ворон, пролетая мимо, часто усаживался на зонт. Ворон был стар, страдал одышкой, и ему требовался отдых. Двести лет назад, когда он только-только вылупился из яйца, здесь не было ни афишной тумбы, ни перекрёстка, ни даже самого города.

Апрель нынче выдался холодным: на Севере проснулись древние ветра и никак не могли угомониться после долгой и морозной зимы. Они гуляли по улицам, распевая грубые северные песни, задирали прохожих, ломали сонные ветки деревьев и повсюду разбрасывали чужие окурки и автобусные билеты. В древних ветрах жил буйный дух прежних времён, когда кипела великая битва между Севером и Югом, и вечная мерзлота, наступая, завоёвывала всё большую и большую часть Земли. Но сегодняшнее утро неожиданно случилось солнечным, тихим и добрым. На самом его краю, в час между тьмой и рассветом, Человек на афишной тумбе услышал знакомое хлопанье крыльев, лёгкий перестук когтей о металлический зонт и хриплый простуженный голос:

— Арра, Сказочник.

Вороны всегда говорят «арра!» или «кау!» вместо приветствия. И иногда — связывая слова в одно предложение.

— Здравствуй, ворон, — откликнулась скульптура. — Что нового в городе?

Птица неуклюже потопталась, устраиваясь на зонте поудобнее, и, заглянув в металлическую тетрадку в руках Сказочника, ответила:

— В парке первый клещ проснулся. Говорит, приснился ему жуткий сон, будто в городе не осталось ни одного человека. А на том берегу родила бездомная собака. Прячется в заброшенном подвале на бывшей стройке, и её подкармливает один мальчишка. Арра, я его взял на заметку. Как у тебя дела? Всё надеешься что-нибудь написать?

— Пока пусто… — вздохнул человек. — Вчера, казалось, я ухватил строчку за первое слово и даже принялся записывать, но… Знаешь ли ты, ворон, как ужасно скрипит металлическое перо о металлический лист? Как будто кто-то скребёт когтями по ржавой душе. Наверное, этот звук помешал мне: опять ни строчки! Да ты же сам видишь: страницы пусты.

— Рассказываешь ты красиво, — усмехнулся ворон. — Но молоть языком это не писать сказки. Да, кстати…

Ворон захрипел, сделал паузу и несколько раз прочистил горло гортанным «арра!».

— … да, кстати, — продолжил он, — в доме поселился новый жилец.

И, оттолкнувшись от зонта, птица взмыла в воздух.

— Тебе не жалко его? — вдогонку прокричал Человек на афишной тумбе.

— Кого? — откликнулся, кружась над домом, ворон.

— Нового жильца!

— Не слышу тебя… Кау!