Сказки про Того, Не Знаю Кого - [17]

Вороны всегда говорят «кау!» или «арра!», когда прощаются.

Человек на афишной тумбе проводил его взглядом и, не удержавшись, посмотрел в окно третьего этажа. Увы, на окне висели шторы из плотной ткани. Из такой ткани запросто можно шить обёртки для планет, заворачивая в них острые горы, текущие реки и даже раскаленные вулканы. Сносу этой планете не будет!

Едва ворон скрылся из вида, как мимо скульптуры с зонтом прошел высокий человек с обвислыми седыми усами и длинной трубкой во рту. Это был аптекарь. Вряд ли в целом мире можно сыскать более странного аптекаря, чем тот, что держит лавку на первом этаже дома у афишной тумбы. Левый глаз у него закрыт черной повязкой, из-под белого халата выглядывает полосатый край тельняшки, и, продавая лекарства, он не перестаёт дымить трубкой. Прямо в аптеке. Когда-то давно он грабил лодки рыбаков на реке Каменке, что петляла по глубокому оврагу между прилепившихся к берегам деревянных домишек и впадала в Обь у первого железнодорожного моста. Но потом овраг закопали, а речку пустили по трубам. Так пират остался без работы, и пришлось ему податься в аптекари.

Следом за ним, что-то негромко ворча себе под нос, прошёл в парикмахерскую цирюльник. Он был маленьким и смуглым, усов не носил, зато одевал галстук-бабочку и всегда имел в кармане ножницы и расческу. Цирюльник презирал своего соседа-пирата, называя его неучем и бандитом, за что ему постоянно оставалось от сердитого аптекаря. Последняя их драка произошла совсем недавно, и на лице цирюльника ещё не увял синеватый цветок фингала, а аптекарь ходил с перебинтованным плечом, пострадавшим от удара ножницами.

Ещё на первом этаже здания у афишной тумбы держали свои лавки булочник, винокур и парфюмер. Булочник был краснощёким, полным и едва проходил в двери. Однажды после плотного обеда так и вовсе не смог войти в лавку и с тех пор дал зарок никогда не обедать в рабочие дни. Характер он имел лёгкий и весёлый, любил угощать покупателей свежими булочками, подсовывая им в корзинки и сумки больше товара, чем они покупали. Отчего лавка его была самой бедной, и над ним смеялись остальные четверо лавочников. Впрочем, булочника это ничуть не обижало, и он с удовольствием угощал своих соседей — и аптекаря с трубкой, и цирюльника с бабочкой, и худого, бледного винокура, и надменного парфюмера, приближение которого можно было учуять за целый квартал по запаху.

Когда все лавки наконец открылись, на третьем этаже дома распахнулось окно, и из него высунулась голова в ночном колпаке. Такие колпаки были в моде среди немолодых и небогатых деревенских помещиков лет двести назад, и, казалось, навсегда канули в прошлое. Но омуты прошлого — места загадочные и дикие, иногда из них такое выныривает, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Какое прелестное место! — восторженно заявила голова. — Здравствуй, утро. И ты, странная скульптура под зонтом, здравствуй. Интересно, кого ты изображаешь? Должно быть такого же поэта, как и я. Вот и тетрадка в руках, а в ней пока — ни строчки. Или погоди… вроде что-то написано. Нет, показалось. А жаль! Было бы интересно узнать, о чём думает металлическая скульптура, стоящая на афишной тумбе.

С этими словами голова в ночном колпаке исчезла, а шторы на окне вновь задёрнулись. Впрочем, через половину часа новый жилец показался полностью. Он вышел на перекрёсток из-за угла дома, с любопытством обошел афишную тумбу, помахивая маленькой тросточкой, несколько раз приподнял шляпу-котелок, приветствуя незнакомых молодых дам, а затем отправился осматривать небольшой сквер по соседству. Из кармана его пиджака торчал корешок толстого блокнота, и весь вид его — круглое лицо, чисто выбритые щеки, кудрявая шевелюра и задумчивый взгляд — говорил, что господин этот явно не от мира сего. То есть настоящий поэт.

Сказочник на афишной тумбе проводил нового жильца задумчивым взглядом и нахмурился.

— Здравствуй, утро. И ты, странная скульптура под зонтом, здравствуй.

Этой фразой, просыпаясь почти в полдень, встречал теперь каждый следующий день новый жилец. Более того, свесившись из окна, он рассказывал вслух о своих делах и даже спрашивал совета. Впрочем, не ожидая, что ему ответят. Так ведь обычно и бывает. Все советы мы знаем наизусть и спрашиваем их лишь из вежливости и желания рассказать о своих заботах. Хотя бы металлической статуе.

— Представляешь, каким милым оказался хозяин здешней булочной?! — сообщил поэт на второе утро. — Мало того, что он себя обсчитал, и мне пришлось угрожать ему, что я вызову полисмена и его лавку закроют, если он не возьмет лишние деньги обратно… так вот, он оказался подлинным ценителем поэзии. Вот уж неожиданность, правда? Я читал ему стихи больше часа! Пришлось вспомнить самые ранние и слабые, но он и их принял с восторгом. Мне даже подумалось, что я слишком строг к себе. Да-да, не стоит выбрасывать стихи в мусорную корзину, если они нравятся народу. Мне кажется, или я действительно вижу какое-то слово в твоей металлической тетрадке? Вроде бы его вчера не было… Ах, как действует на нас, поэтов, похвала! Хочется писать и писать!