Сказки моей жизни - [3]

ВОЛШЕБНЫЙ КОРАБЛЬ

… Через море-океан плывет дворец волшебный…

Бабушкина сказка

Пароход на Волге

Пароходы на Волге появились давно, лет за пятьдесят до моего рождения. Мой дед мне рассказывал, как шел по Волге первый пароход.

Везде по селам и городам первый пароход встречали со страхом. Благочестивые люди полагали, что тут дело без бесовской силы не обошлось. «Идет по реке этакая махина, огнем и дымом пышет, ревет страшнейшим голосом — тут неробкий человек и то испугается».

В некоторых селах навстречу пароходу выходили крестные ходы, надеясь, что бесовская сила — этот самый пароход — исчезнет при виде икон.

Долго потом, года два или три, никто не решался сесть на пароход. Если куда ехать надо, ехали на барках и лодках, как в старину. И только уж потом освоились, стали ездить и на пароходе. Но обычно проедет, а потом молебен служит, чтобы очистить себя от греха: «Прости, господи, что с бесовской маши ной связался».

Особенно рьяно бунтовали на Волге против пароходов бурлаки и водоливы. Да и что могло сулить им появление парохода? Еще большая кабала и зависимость от хозяев-пароходчиков ожидали их, многих — безработица и нищета.

Кто теперь ходит по Волге лямкой? Я вот, волжский житель, а уже настоящей бурлачьей тяги, когда одно судно тащат десять-пятнадцать бурлаков, не видел.

Так только иногда рыбаки проведут бечевой свою большую лодку с рыбой. Да и то мало. Пароходы — большие и маленькие — заполонили великую реку.

Раздается по берегам Волги этакий могутной, заливистый рев парохода. И первые думы о пароходе связаны именно с этим могучим ревом. Бывало, вечером вдруг над всем городом прокатится рев и долго переливается в приволжских горах и замирает где-то далеко-далеко.

Днем из окна было видно, как по Волге ходили огромные белые двухэтажные дома с окнами, дверями и трубами. Из труб хвостом расстилался дым. И очень хотелось побывать в таком доме… И долго, лет до семи, не удавалось побывать. Каждый год ранней весной мой отец уезжал на работу в Саратов. Раз перед сборами в дорогу он сказал мне, что возьмет меня с собой. Вот радовался я! Немедленно я оповестил с гордостью всех своих приятелей:

— В Саратов еду на пароходе!

Помню недолгие сборы, узлы и корзины. Мы пошли по улице, а соседи спрашивали моего отца:

— Уезжаете?

— Уезжаем. До свиданья!

— Час добрый. Путь счастливый.

И торжественно раскланивались.

На берегу возле пристани было уже много народу. Волга казалась необъятно широкой, вся серебрилась на солнце; люди на берегу и на пристани весело суетились, кричали, и мне хотелось кричать, смеяться, бегать. Мне неприятно было, почему у бабушки и мамы лица печальные, если так хорошо на Волге и мы поедем сейчас на пароходе. Мы долго стояли на пристани у самого борта. Волга была вот здесь, у самых наших ног, гладкая, огромная, лишь вдали виднелись кустики на том берегу. Бабушка крепко держала меня за руку: боялась, что я упаду за борт. Вдруг толпа заволновалась, и я услышал говор:

— Идет, идет!

Все посмотрели на Волгу вдаль, к Белой горе. Там завиднелось белое, светящееся на солнце пятнышко. Пятнышко быстро вырастало. Вот показались окна, труба, — из трубы полосой тянулся дым, — и я уже видел ясно: это шел белый пароход.

Здесь, на пристани, люди возбужденно задвигались, сгрудились к борту, перебирали свои корзины и узлы, поспешно прощались.

А пароход ближе, ближе. Белое бойкое облачко рванулось над ним ввысь, и широкий, сильный рев сотряс Волгу. Пароход сделал плавный поворот и направился к пристани. Он шел важно, напоминая мне большую белую птицу. Я услышал крик:

— От борта прочь! От борта дальше!

Толпа отодвинулась от борта. Матросы в кожаных картузах забегали по пристани вдоль загородки. Пароход шел медленно. Слышно было, как плицы[1] его колес стучали по воде. С пыхтением и со вздохами он подошел к пристани и сразу стеной вырос выше нас, выше крыши. Я увидел, какой он большой. На палубе стояли нарядные женщины и мужчины. Дядя в белом кителе забрался на самый верх парохода, на мостик, командовал оттуда:

— Чалки давай!

От парохода к пристани полетели тяжелые мячи, к которым привязаны веревки. Мячи гремели по железной крыше пристани. Матросы ловили веревку в воздухе и торопливо тянули ее из воды. Я видел, как из воды вылезал толстый канат, похожий на змею. Пароход боком подошел к пристани. Пристань затрещала, заскрипела.

— Вперед! Назад! Стоп! — командовал дядя в белом кителе. — Мостки давай!

Матросы поспешно перекинули мостки с пристани на пароход. У борта началась давка. Нас сжали со всех сторон. Вот с парохода медленно пошли люди с корзинами и сундуками на плечах, с узлами в руках. Мой отец торопливо поднял узлы и корзины, мама крепко ухватила меня за руку, и мы в тесной толпе пошли на пароход.

Вот мостки. Мне было страшно. Я ступал нерешительно. Меня пугала вода, которую я видел далеко внизу, сквозь щели мостков. Но мостки кончились. Мы на крепком, хорошем полу парохода. Здесь попросторнее. Толпа растеклась в разные стороны. Мы прошли между ящиками, сундуками, канатами, тюками.

Зашли в большую, просторную комнату со странным потолком, низко нависшим над головой. В комнате было много узких, длинных коек. На одну из коек отец сложил узлы и корзины. На койках по соседству сидели незнакомые мужчины и женщины. В углу, за столиком, ребята пили чай. Мы сели на койку. В открытую дверь виднелась Волга.