Сказки Леты, сборник рассказов - [23]

Лелька заснула в кресле, как раз когда Макс, изогнувшись, пытался достать с лесов угол фрески. Деревянные ноги помоста скрипели, площадка раскачивалась.

— Эй, художник, свалишься!

Вахтерша в тесном халате поверх цветастого платья светила белыми зубами снизу, показывала на часы — обед.

— Слазь, чаем угощу.

— Спасибо, Мариша, некогда, — ответил привычно ласково. Лелька услышала бы это «Мариша», убила бы. Через полчаса воскресила бы, любовью. Он осмотрел яркую, блестящую свежей краской фреску. Рыжая красавица в синей короткой тунике, смеется, прижимая к животу корзину с черными гроздьями. Босая. Будет принцессе Лелиа сюрприз, когда приедет смотреть в следующий раз. Пусть бы обрадовалась, как запрокинуто к солнцу лицо над белой шеей, и медные пряди падают по круглым плечам. Ко дню рождения успеет.

Проснувшись, Лелька посмотрела на часы и поднялась, держа рукой занывшую спину. До вечера еще сто лет. А позвонит он, когда станет вовсе темно, и при лампах нельзя будет работать с красками. Надо сходить в магазин и купить себе пирожное, огромное, с кремовой розой. Съесть сразу, чтоб заболел живот.

Она прошла через тень комнаты к свету и встала перед большим зеркалом. Белое лицо с темными глазами и рыжие спутанные волосы. Прихватила руками подол халата и потащила вверх, прижимая к ногам. Вот такой длины надо пошить себе платье. Нет, еще короче. Или — вот так. Наклонила голову, разглядывая светлые ноги. Если еще короче, то никуда не выйдешь, зато Максу понравится. Решено, короткое, и никому, кроме Макса, носить дома, когда приходит с работы, и она подает ему ужин. Игра для двоих…

По голым коленкам прыгали зеленые зайчики — подвеска покачивалась на тонкой струне, сверкала зеленая бусина, длинной каплей блеска. Делали вместе и Макс, вешая, вдохновенно плел что-то о защите от злых мыслей и духов.

— Она примет удар, вот увидишь. А мы будем счастливы.

— Тогда сделаем еще. Пусть примут все удары.

— Конечно, сделаем!

И, правда, еще две подвески лежали на полке, почти готовые.

Лелька бросила подол халата и побрела в кухню. Аквариумный день. Она так называла, когда ноги не идут и руки не держат. Валяться бы на песке, смотреть в высокое небо с перьями облаков. А так, будто в тяжелой воде идешь, и мешает идти.

Макс все-таки чаю попил, Мариша принесла ему прямо к стене, и он сидел на земле, на тряпках, улыбался поверх горячего края, кивал, слушая, как рассказывает о кактусах. А потом она на полуслове остановилась. Сказала:

— Вон, приехали ваши, Максим.

Оглядела его мешком висящие штаны, заляпанные краской, майку, порванную на плече:

— Вы бы переоделись, в телевизоре ж покажут.

— Ну и хрен им с редькой, я на работе, — беззаботно отозвался Макс, возвращая чашку. Встал, думая с легкой злостью, бравада его улетучивается с каждым шагом небольшой толпы, в которой все в трендовых рубашечках и летних дорогих туфлях. Кто-нибудь обязательно подденет, насчет оборванства, и после будет подмигивать, жирно хохоча, мол, шучу, свои люди, это же наш Максик!

Дева, мелькающая коленями из-под светлой юбки, оказалась молода и незнакома. Макс выдохнул с облегчением. И прекрасно, не будет смотреть выразительно и говорить ледяным голосом двусмысленные слова. Он просто улыбнется ей, официально. И пусть берет свое интервью.

— Ах, какая дивная прелесть!

Его передернуло. Положил кисть и стал кивать, подставляя плечо под фальшивые дружеские полуобьятия. Дева стояла перед незаконченной фреской, разглядывала, восторгалась и говорила кромешные глупости. Гриша, еще полысевший за год, что не виделись, вытер со лба пот носовым платком и, ухмыльнувшись, показал глазами на ее мини. Понятно, с такими ногами можно плести любую чушь.

— Старик, а ты, оказывается, талантище, Леонардо ты наш кучерявый! — Гришин хорошо поставленный баритон с легкостью перекрыл щебет и восклицания. И тут же:

— Денег-то платят?

— Да как тебе…

— Ладно, не дрейфь, вытянешь. Ты жилистый. И кстати, — Гриша затоптался совсем рядом, обдал запахом одеколона щеку, — тебе от Мадемуазель отдельный привет, со значением. Квартира у нее теперь своя, развелась. Адресок сказать?

— Не надо.

— Ага. Разошлись, значит, как в море корабли…

— Господи, Грига, ну хоть ты не хохми по-дурацки!

— Молчу, молчу, начальник!

Лелька не стала выходить в магазин за пирожным. Оделась и даже себе понравилась в зеркале. Сунула ноги в плетеные сандалетки, взяла с полки ключ. Протянула руку к двери и представила, что там, за тенью подъезда, светит солнце, лезет в глаза и надо соседкам улыбаться и кивать. А потом идти по асфальту, для каждого шага поднимать ногу, сгибать в колене, ставить на серое и поднимать другую. Уронила ключ на пол и ушла в комнату, бросилась в кресло и поджала обутые ноги. Ремешки больно впивались в кожу. Зеленая бусина подвески расплылась в слезах. Она сердито тряхнула головой и вытерла глаза кулаком. Да что же это? Совсем злой день и совсем бесконечный.

Деревянные часы на стене показывали время работы. Он там, наверное, как раз стоит перед камерой, слушает вопросы, отвечает. Улыбается дамочке в дорогом костюмчике. А дамочка и рада. И, как всегда с ним, думает — ей, ей одной улыбается.