Сказки Леты, сборник рассказов - [16]

Света подняла гильзу, пачкая руки в ржавчине. В ответ на ее взгляд Роман Петрович снова закатил холодные серые глаза, улыбаясь тонкими губами. Сорокалетняя Катерина была старше мужа на пять лет, шумно опекала и преклонялась. Одновременно.

— Катя, он, и правда, в центральной витрине не нужен. Вот сюда его хорошо, в угол. Чтоб когда человек наклоняется, рассмотреть письмо, а тут незаметно так, просто лежит. Будто из кобуры.

— Из кобуры! — закричала Катерина, — ты слышишь, Романчик? Ну что бы ты делал без нашей Светильды? Сплошная разумность и спокойствие! Не то, что мы, пропойцы. Ладно, вот вам пиздалет, а я к девкам, мы там обмываем нового научного сотрудника.

Маленькая Катерина снова сунула накрашенные ноготки Свете подмышки, пощекотала, как ребенка, и деловитым шагом направилась к выходу из зала.

Роман Петрович, наконец, спустился со стремянки и, тряпкой вытирая холеные руки с длинными пальцами, подошел к окну.

— На совещание собрались. К «Папе». Машины все подъезжают.

Девочки столпились рядом, что-то спрашивая, ахая и хихикая. Света подошла тоже.

Внизу Петр усаживал в машину свою четвертую. Поправил ей белый плащик. Наклонился, сунувшись внутрь, стоял смешно, видимо целовались.

— Мама рассказывала, ей восемнадцать всего, — доложила Маша, — говорила, та-а-кая свадьба была, сняли весь «Меридиан» на три дня! А потом еще по проливу на яхтах катались, все гости. Наперегонки!

— Ой. Это ж он ее старше, на сколько? — озадачилась Наталья, тараща синие глаза и пылая нежными щеками, — он ей, как папа же!

— Сорок два ему сейчас, — сказала Света из глубины комнаты, не заботясь, услышат или нет.

Она тогда была на год младше четвертой. А Петр был старше на двенадцать лет. Сам сказал, в первый же вечер.

— Мне, щенчик, двадцать девять. Я уже большой дядька.

Она пожала плечами, стараясь выглядеть взрослой.

— Я думала младше. Выглядишь на… двадцать восемь.

Он тогда отступил и повернул ее лицом к фонарю, рассматривая с демонстративным восхищением.

— Ого, как шутишь! Я думал — ребенок совсем.

— Я и есть ребенок. Но умненькая и развитая девочка. Так все говорят.

Он подошел вплотную, облапил ее длинными руками и мягко прижал к себе, втянул воздух над рыжей копной волос, будто цветок нюхал.

— Ты еще и прелестная девочка неимоверно! Этого тебе не говорили? Нет?

— Нет.

— Никто?

— Никто, — сказала она ему в широкую грудь. И поверила. Потому что знала — он не врет, так и есть.

— Вот это письмо положите наверх, Светлана, — Роман Петрович подошел неслышно, но она знала, что он за спиной, по запаху дорогого, очень хорошего одеколона. Это она ему посоветовала, именно его купить. Катерина принесла целую сумку, согнала всех лаборанток и девочек-экскурсоводов, велела нюхать и высказываться. Потому что у Романчика день рождения и надо! Нюхали, ахали, рассуждали о брендах и фирмах. Света тогда отставила длинный флакон, похожий на мужскую фигуру с узкими бедрами и широкими плечами.

— Этот.

— Светильда, у тебя что гайморит, что ли! — закричала Катерина, морщась, — он же воняет. Как. Как я не знаю что! Почему этот-то?

— У меня на него стоит, — не краснея, ответила Света и посмотрела на шефа. Покраснел он. А после дня рождения пришел на работу в новой рубашке, с новыми часами. И с запахом, выбранным Светой. Так до сих пор и пользует его. И ведь не соврала, подумала Света, развеселясь, действительно запах такой, что голову теряешь.

— Вы читали? Вот это письмо?

— Нет.

Роман Петрович оглянулся и махнул рукой, подзывая сотрудниц. Когда столпились вокруг непокрытой витрины и замолчали, прочитал, выделяя слова хорошо поставленным баритоном.

— «А если, милая моя жена Настасия, вдруг случится страшное и подлые звери-фашисты снасилуют тебя, лишая твоей женской чести, то лучше умри, чем дальше жить в таком позоре с нашими детками Танечкой и Витюшей. С тем прощаюсь с тобой, до самой победы, любящий тебя твой муж Николай»

В коридоре слышался голос директрисы галереи, она шла в зал, останавливаясь и милостиво беседуя со старыми смотрительницами. Фраза-другая и медленный хозяйский стук каблуков, отдающийся в пустоте крашеных стен и натертого паркета.

За окнами порыкивали автомобили, разъезжаясь от сквера, заполненного можжевельниками и барбарисом.

— Ничего себе, — возмутилась Наталья, — какой козел! Тебя значит изнасилуют и ты тут же и умри! Лишь бы ему не позорно было!

Возмущенно крича, девчонки замахали руками, соглашаясь. Роман Петрович взял другое письмо, улыбнулся.

— Вот еще. «Тата, дорогая, если же будут вас вербовать на работу в Германию, сразу же соглашайтесь. И ты и мама. Это единственный способ вырваться. И не думай ради Бога, не сомневайся! А то я тебя знаю. Бабушке и дедушке привет, надеюсь, свидимся. Лариса»

Держа в руках желтый листок, Роман Петрович оглядел сотрудниц.

— Ничего себе, — растерянно сказала все та же Наталья.

Он посмотрел на Свету. Она кивнула.

— Их рядом хорошо положить, чтоб одно чуть перекрывало другое, но чтоб видны оба.

— Я так и хотел.

Девочки, переговариваясь, разошлись по углам, вешать, раскладывать, протирать стекла.

Света расправила обгоревшую ленточку от бескозырки, положила ее на плоскую поверхность, затянутую шинельным сукном. Как хорошо, что сукно старое, побитое молью, очень удачно на нем смотрятся письма… Милая жена Настасия… Тата, дорогая…