Сказки и легенды - [27]

Иоганн торжественно нес corpus delicti[48] — огромную уродливую голову Черного плаща, которая, как бомба, повергла его на землю. Голову препоручили врачу, чтобы тот, как сельский лекарь, по всем правилам вскрыл ее и сделал свое visum repertum[49]. Однако, не применяя анатомического ножа, он тотчас признал в ней выдолбленную тыкву, наполненную песком и камнями. С помощью приделанного деревянного носа и длинной льняной бороды она была превращена в диковинную человеческую голову.

Встав из-за стола, гости разошлись; за окном уже брезжил рассвет. Дам ожидали великолепные шелковые постели, где они погрузились в сон, и столь скоро, что страшные картины из историй о призраках не успели возникнуть в их воображении, чтобы игрой теней навеять на них дурные сны.

Давно уже наступил день, когда маменька, проснувшись, позвонила горничной и разбудила дочек, сделавших было попытку перевернуться на другой бок в мягких пуховиках и еще немного соснуть. Но графиня горела нетерпением как можно скорей испытать на себе целительное действие вод и не склонилась ни на какие приглашения гостеприимного хозяина дома задержаться на денек, хотя девицы с удовольствием поплясали бы на балу, который он обещал дать в их честь. После завтрака дамы собрались ехать. Тронутые любезным приемом, оказанным в замке господином фон Ризенталь, который учтиво проводил их до границ своих владений, они простились с ним, обещая заехать на обратном пути.

Как только гном вернулся во дворец, к нему ввели для допроса курчавого парня, который, в страхе ожидая решения своей судьбы, провел бессонную ночь в подземелье.

— Несчастный земной червь, — обратился к нему гном, — ничто не помешает мне раздавить тебя за учиненное фиглярство и насмешки надо мной в моих же владениях. Ты заплатишь мне за эту дерзость своей шкурой и головой!

— Великодушный повелитель Исполиновых гор, — перебил его хитрый парень, — как ни законно ваше право на эту землю, которого я, кстати, у вас и не оспариваю, укажите все же, какие законы я нарушил, тогда и судите меня.

Эта складная речь и дерзкая уловка, к которой вполне резонно прибегнул в отношении всесильного судьи узник, заставили гнома предположить, что он имеет дело не с простым мошенником, а с порядочным оригиналом. Поэтому дух несколько умерил свой гнев и сказал:

— Мой закон природа вписала в сердца людей, но чтобы ты не утверждал, будто я осудил тебя, не расследовав дела, выкладывай, не кривя душой, кто ты и почему под моим именем творишь бесчинства в моих же горах.

Повеление перейти к исповеди пришлось узнику по душе: он не терял надежды правдивым рассказом о своей судьбе избавиться от заслуженной кары или по крайней мере смягчить наказание.

— Когда-то, — начал он, — звали меня бедным Кунцем. В Лаубане[50], входящем в союз шести городов, я, честный кошельщик, жил на свой жалкий заработок, ибо нет ремесла, питающего более скудно, чем честность, хотя мои кошельки и имели хороший сбыт, ибо о них шла слава, будто в них долго сохраняются деньги: у меня, как седьмого сына отца, была счастливая рука. Впрочем, сам я мог бы оспаривать это утверждение, ибо мой собственный кошелек был всегда пуст, как желудок добросовестного постника в пятницу. Если же у моих покупателей так хорошо сохранялись деньги в купленных у меня кошельках, то, по-моему, тут дело не в счастливой руке мастера и не в качестве работы, а в материале — они были сшиты из кожи. Надо вам знать, господин Рюбецаль, что кожаный кошелек всегда крепче держит деньги, чем сетчатый, сплетенный из шелка, весь в дырочках. Тот, кто приобретает кожаный кошелек, — не легкомысленный мот, а человек, который, как говорит пословица, держит кошелек на запоре, в то время как прозрачный кошелек из шелка и золотых ниток находится обычно в руках знатного кутилы, а потому нет ничего удивительного, если деньги из него утекают через все отверстия, будто вино из рассохшейся бочки, и сколько бы их туда ни клали, он всегда пуст.

Мой отец усердно втолковывал семерым своим сыновьям золотое правило. «Дети, — говаривал он, — что бы вы ни делали, делайте основательно». Поэтому я мастерил кошельки прочные, но не мог этим заработать достаточно на пропитание. Наступила дороговизна, война, деньги в стране обесценились. Мои товарищи по ремеслу рассуждали так: «Каковы деньги — таков и товар». Но я думал: «Прежде всего будь честен», — и делал хороший товар за плохие деньги. Так доработался я до нищенской сумы, меня бросили в долговую тюрьму и исключили из цеха, а когда кредиторы отказались кормить меня, то просто-напросто изгнали из родного города.

Однажды, когда я, нищий, бродил на чужбине, повстречался мне один из бывших моих покупателей. Он важно ехал на сытом коне и, подозвав меня, стал издеваться:

— Ты, я вижу, лодырь, никчемный работник, а не мастер своего дела. Плохо ты его знаешь: надуваешь кишки, а не наполняешь их; делаешь горшок и не умеешь варить в нем, имеешь кожу, но без колодок; делаешь такие прекрасные кошельки, а сам сидишь без денег.

— Послушай, приятель, — ответил я насмешнику, — ты негодный стрелок, и твои стрелы не попадают в цель. Много в мире вещей, связанных между собой, и все-таки не встретишь их вместе. Бывают конюшни без лошадей, амбары без снопов, шкафы без хлеба или погреба без вина. И даже в пословице говорится: «У одного кошелек, у другого деньги».