Сказки доктора Левита: Беспокойные герои (Иосиф Трумпельдор и Чарльз Орд Вингейт) - [27]

Но всякое случается на войне. В одном бою разрывом японского снаряда Трумпельдору оторвало кисть левой руки. Видели, как он упал, думали, что убит. Евреи-солдаты пошли к начальству, попросили разрешения найти его тело и похоронить, как положено, по еврейскому обычаю. «Можно, конечно, — ответил начальник, — но неужели он был еврей?» Его нашли еще живым и принесли. И он на удивление быстро выздоровел. А вообще-то в Порт-Артуре у раненых были хорошие шансы умереть. В осажденной крепости были трудности с продовольствием, особенно с витаминами. И у здоровых случалась цинга. А раненые мерли, как мухи. Но Трумпельдор не только выжил, но и вернулся в строй. С винтовкой он теперь уже не мог обращаться. Разрешили ходить в бой с саблей и пистолетом (как офицеру). А еще для полноты картины напоминаю, что он считал себя толстовцем и был вегетарианцем. Моя дочь, узнав об этом, заявила, что диету соблюдать могут только такие вот стальные люди. У обыкновенных — не выйдет.

Глава двадцать пятая В плену

Порт-Артур держался шесть месяцев (как и в Севастополе, месяц там шел защитникам за год. Царь был щедрее советской власти). Затем Порт-Артур сдался. Говорили, что преждевременно, что еще можно было бы повоевать, сковывая японскую армию. Но это уже высокая политика. Эти вопросы решал не Трумпельдор. Все раненые и больные русские, кого японские врачи признали непригодными к военной службе, были отпущены. Трумпельдора не отпустили. Видимо, дознались, что воевал и с одной рукой. Вместе с остальными пленными он попал в Японию. К пленным тогда относились хорошо. (Наследие XIX века.) Они получали «кормовые деньги», офицеры — побольше, чем солдаты, — и свободно разгуливали около лагерей. Да ведь в Японии русский сразу заметен, не убежишь. В общем, почти что отпуск. Но Трумпельдор был толстовец, а потому труд считал обязательным. Он организовал евреев, они для начала стали давать друг другу уроки. Кто что знал — тот учил этому остальных — языкам, ремеслам. Понятно, что среди евреев нашлись портные. Создали артель, купили в складчину, что нужно. И стали брать заказы от японского гражданского населения. Русские люди, изнывавшие от безделья, тоже попросили Трумпельдора, чтобы он у них взялся за организацию артелей. Он не отказался. Но он занимался не только организацией артелей и кружков. Он занялся и специфическими еврейскими делами. Связался с американским консулом, через него получил все, что нужно, для религиозных евреев. А к тому в придачу вел и сионистскую агитацию. Все это кончилось тем, что японские власти дали ему медаль за работу с пленными. Это была вовсе не редкая награда. Ее получили многие русские «старосты». Ее ничуть не стеснялись носить, надевали обычно вместе с русскими наградами, полученными за ту войну. Как все-таки изменился мир за одно поколение! Во Вторую мировую войну, когда XX век полностью войдет в свои права, что-либо подобное никому и не приснится.

В заключение широко известный факт. После окончания войны, когда пленные вернулись в Россию, Трумпельдор был уволен в запас, получив чин прапорщика. В то время — младший чин офицеров запаса. Он был не первым евреем (не крещеным), получившим в русской армии офицерский чин. Во времена Александра II это изредка случалось. Но то были «дела давно минувших дней». В начале XX века — случай был, видимо, уникальный. Кстати, ему намекали, что, несмотря на увечье, военная карьера для него возможна, если он примет крещение. Он на это не пошел и стал еврейским героем.

Часть третья С Дальнего Востока на Ближний

Глава двадцать шестая Как сионизм в первый раз хоронили

Летом 1904 года умер Герцль. Он давно тяжело болел, но об этом мало кто знал. Его смерть повергла всех сионистов в шок и горе. Но надо было жить и бороться дальше. Никто и близко не мог сравниться с Герцлем по авторитету. После его смерти вновь стали острыми те проблемы, которые он как-то сдерживал силой своего влияния. Во-первых, спор о том, где строить еврейское государство. К началу 1905 года раскол стал фактом. Сионисты разделились на «сионистов Сиона» и «территориалистов», готовых строить еврейскую страну всюду, где найдется подходящая территория. «Территориалисты» отделились и создали ЕТО — Еврейское территориальное общество. Так сионизм пережил свой первый кризис, и тогда (уже тогда!) заговорили, что он умирает. Даже на наследство претенденты нашлись: Бунд, например. С тех пор много пережили мы кризисов. Последний — совсем недавно — во времена Эхуда Барака. Это, видимо, неизбежно. Бескризисного развития не бывает. И каждый раз нас хоронят! Но поговорим чуть-чуть о «территориалистах». Я уже говорил, что в сионизме было много направлений, ибо «единство возможно только среди овец». Все направления сионизма приносили свою пользу, занимаясь той или иной стороной проблемы. О территориализме это сказать сложнее. Они посылали экспедиции, вели со многими переговоры. Жаль денег и энергии, на это потраченных. Вейцман иронически замечал, что всегда оказывалось, что в исследуемом месте или слишком холодно, или слишком жарко. Ведь никто хорошее отдать не захочет, а плохое они сами не возьмут. Они отвечали, что очень хорошего, конечно, не дадут, но приличное получить можно. Я вовсе не хочу сказать, что «территориалисты» были плохими евреями. Их указания, что нельзя терять времени, что дела в Восточной Европе легко могут дойти до большой трагедии, — были вполне разумны. Во главе этого крыла стояли: Н. Сыркин — автор «Еврейского социалистического государства», лондонский писатель Зангвиль и киевский окулист Мандельштам. Постепенно, однако, стало ясно, что все территориальные проекты широкого энтузиазма в еврейских массах вызвать не могут. Часть «территориалистов» вернулась в сионистскую организацию. Довольно скоро — в конце 1909 года, на X Сионистском конгрессе — их вождь Н. Сыркин прямо признал, что «территориализм» оказался миражом. ЕТО просуществовало, однако, до 1917 года. Его штаб-квартира была в Лондоне. Возглавлял его Зангвиль. Он официально распустил организацию в 1917 году, когда была опубликована Декларация Бальфура; стало ясно, что Земля Израиля — единственная наша надежда. (Мандельштам к тому времени уже умер.)