Сказки доктора Левита: Беспокойные герои (Иосиф Трумпельдор и Чарльз Орд Вингейт) - [28]

Таким образом, время существования ЕТО — 1905–1917 годы. Оба территориалистских проекта, которые оказались не просто разговорами, не имели к ЕТО никакого отношения. «Аргентинский» проект возник до появления ЕТО, и мы о нем еще поговорим. Биробиджан — уже после ЕТО. Из всего сказанного выходит, что особого вреда «территориалисты» не принесли. Но дело обстояло несколько сложнее. В России не все левые «территориалисты» (социалисты) вернулись в сионистскую организацию вслед за Н. Сыркиным. Об этом и о социалистическом движении в самом сионизме, а оно после смерти Герцля стало расти, мы еще поговорим.

Глава двадцать седьмая Революционер

А теперь нам пора ввести еще один персонаж. Но не сразу. Начнем издалека. В начале века политическим сыском в России руководил полковник Сергей Зубатов. Это был способный человек, много сделавший по этой линии, — совершенствовал, как мог, работу вверенного ему ведомства. Но он понимал, что одними жандармскими мерами революцию не предотвратить. И высказал смелую идею. Царь, используя еще существующий в душах простых русских людей наивный монархизм, должен сам возглавить движение за улучшение положения трудящегося люда.

Лирическое отступление

Идея вовсе не нова. Еще египетские фараоны хвалились благодеяниями по отношению к простым людям. Макиавелли — политический деятель и писатель позднего средневековья, писал, что если в городе идет борьба между знатью и народом, то правитель должен стараться ее погасить. Но если это невозможно, он должен взять сторону народа. Ибо народ многочисленнее и в конце концов победит. В России нечто похожее делал Александр II-«освободитель», как его называли. В эпоху, о которой мы сейчас говорим, социальной демагогией славился Вильгельм II — германский император.

Зубатов не был Маниловым. Он пытался воплотить свои мечты в реальность, организовывая монархические рабочие кружки, которые должны были бороться, при поддержке властей, за увеличение зарплаты, сокращение рабочего дня. Переживут капиталисты эти расходы — считал Зубатов. Они же тоже заинтересованы в стабилизации положения. Зубатов, кстати, работал и на «еврейской улице». Но нам это сейчас не важно. В Петербурге привлек он к своей деятельности молодого честолюбивого священника Г. Гапона. Тот возглавил рабочий кружок на Путиловском заводе. Но планы Зубатова оказались слишком умными. Дело не выгорело, его прогнали, все его начинания заморозили. Он дожил до 1917 года и, видя, как сбываются все его мрачные пророчества, покончил с собой. А его выдвиженец Гапон решил продолжить начатую деятельность на свой страх и риск. Так он и познакомился с начальником инструментального цеха Путиловского завода, инженером Пинхасом Рутенбергом (русские звали его Петр). Он был эсером. Ленин и большевики не зря не любили сионистов. Те, кто уходил в сионизм, обычно были для дела русской революции потеряны. Но один человек, Рутенберг, оставил-таки заметный след в обоих этих видах деятельности. Был Рутенберг молод — на один год старше Трумпельдора. Этот год оказался важен — Рутенберг успел поступить в гимназию. Затем он учился в Санкт-Петербургском технологическом институте. Институт этот был основан еще при Николае I, и при нем евреев туда брали! А со времен Александра III принимали уже не более 3 % евреев. Рутенберг выдержал конкурс. Женат он был на Ольге Хоменко — нееврейке. Имел четверых детей. Ольга, кстати, была активной революционеркой, одно время заведовала изданием недорогих научно-популярных книг для рабочих. Тут есть одна неясность. То ли они были женаты гражданским браком (то есть не церковным, не признаваемым официально в России), то ли Рутенберг крестился, чтобы жениться. Второе вполне возможно. Он был тогда равнодушен к религии, а поначалу был равнодушен и к еврейской идее — революция должна была все исправить. Вообще-то революционеры редко бывали хорошими родителями, даже женщины. Но эта семья была устойчива. (Ольга, кстати, была старше мужа.) Они разошлись уже в зрелые годы, когда он стал сионистом. Ольга, видимо, не смогла зажечься еврейской идеей, оставить мечты о революции. А пока что к новому 1905 году Россия получила горький подарок. Пришло известие о падении Порт-Артура. И до этого приходили неблагоприятные вести, но их всерьез не воспринимали. Утешались тем, что «русский долго запрягает, но быстро едет». А теперь поняли, как плохо дело. И восприняли это с большой горечью. Даже с большей, чем весть о падении Севастополя за полвека до того, — падение Порт-Артура восприняли не просто как поражение, но как позор.

Глава двадцать восьмая Еврейское сердце дает о себе знать

По всей стране возникло брожение. И Гапон решил, что лучше часа не будет. Он был человек авантюрного склада. Ему благоприятствовало и то, что война шла уже почти год и не могла не вызвать определенных трудностей у населения. И он обратился к путиловским рабочим, среди которых был популярен. И Путиловский завод забастовал. В самом начале забастовка формально носила экономический характер. Но вообще-то остановить в разгаре войны крупнейший машиностроительный завод страны — это уже не только экономика. Впрочем, очень быстро забастовка распространилась на другие предприятия Петербурга, и экономические требования стали дополняться политическими, требованием введения Конституции. В Питере было много грамотных рабочих, знавших, что это такое, а тем, кто не знал, объяснили, что министры у царя — глупые, их надо заменить. Еще раз напоминаю: вся страна сверху донизу была потрясена падением Порт-Артура. Гапон стремительно превращался в лидера общероссийского масштаба. И вот 9 января 1905 года огромные толпы двинулись к Зимнему дворцу.