Сказки доктора Левита: Беспокойные герои (Иосиф Трумпельдор и Чарльз Орд Вингейт) - [16]

Глава двенадцатая Простые евреи выражают свое мнение

Давно замечено, что Герцль ничего нового, умного, в сравнении с российскими сионистами, не сказал. Он был далеко от них и поначалу не читал их писаний. Все, что было у Герцля умного, уже было сказано. (А в его книге, кстати, вовсе не все умно — много наивного.) Главная мысль Герцля (как у Пинскера или Лилиенблюма) сводилась к тому, что решением еврейского вопроса может быть только еврейское государство. Это «русские» сионисты давно знали. В этом и была причина критики, раздавшейся со стороны некоторых сионистов. Они полагали, что шум, поднятый книгой, только помешает их практической деятельности в Земле Израильской, ибо привлечет к ней излишнее внимание турок. Герцль, в свою очередь, невысоко ставил практическую деятельность из-за ее небольшого размаха да еще и зависевшую от милости (и продажности) турок, — следовательно, считал он, ничего дельного на тот момент она дать не могла; когда поселения достигнут серьезных размеров, турки всячески начнут этому мешать. Сперва надо добиться каких-то политических гарантий, какой-то международно признанной автономии. Так родился спор «политических» и «практических» сионистов. В этом плане надо рассматривать и конфликт Герцля с Ротшильдом. Но споры между сионистами — это были домашние ссоры, семейные. Определились, однако, два противника, с которыми борьба предстояла куда более крутая. Религиозные круги и их противоположность — ассимилированные евреи, хорошо прижившиеся в рассеянии, которые вовсе не хотели, чтобы об их еврействе напоминали (и вообще чтобы о еврейском вопросе говорили). Что до религиозных, то атаки их были еще довольно вялыми — борьба по-настоящему разгорелась после смерти Герцля. Этому способствовало еще и то, что Герцль оказывал подчеркнутое уважение раввинам, хотя государство и предполагалось строить светское. Что до ассимилированных евреев, всех этих немцев «Моисеева вероисповедания» и т. д., то тут борьба началась сразу же. И характер носила яростный. Они называли Герцля «Адмором националистов» («Адмор» — хасидский вождь), чернил не жалели и использовали против него все свое влияние. Но у Герцля против них было оружие — Макс Нордау. «Мое лучшее приобретение», — говорил о нем Герцль. Нордау имел мировую известность, и это придавало сионизму респектабельность. Многие, слышавшие о Нордау, только теперь узнали, что он еврей. Он играл во времена Герцля ту же роль, что позднее Эйнштейн. Но дело решали не интеллигенция и не денежные тузы, но народные массы, и Герцль скоро почувствовал, что те на его стороне. Куда ни заносило его в ходе дипломатических переговоров — в лондонский Уайтчепел или на вокзал в Софии, простой еврейский люд встречал его с восторгом, с энтузиазмом, переходившим все границы. В какой-то мере этому помогали его царственная внешность и аристократические манеры, умение производить эффект. После выхода «Еврейского государства» враждебно настроенные венские ассимиляторы дали Герцлю презрительную, ироническую кличку: «Будущий еврейский царь». И вдруг оказалось, что простой люд зачастую в нем именно такого и видит. Сравнивали его и с Машиахом (Мессией). В чем была причина этого фантастического успеха?

Глава тринадцатая Как воссоздается народ

Ну, во-первых, конечно, сказалось время его выступления — разгар «дела Дрейфуса». Но кроме того, он понял, как много значит реклама, чего его предшественники не понимали. Встречи Герцля с королями, Папой Римским, министрами не дали конкретных результатов (к чему приложили руку и влиятельные ассимилированные евреи), но иногда действие важнее результата. То, что Герцля принимают на самых верхах и именно как признанного главу всех евреев, производило впечатление на еврейское население. И на религиозных лидеров тоже. Это объясняет и умеренность выступлений раввинов-антисионистов против Герцля. С сотворения мира раввины предпочитали не критиковать чересчур «большого еврея». Особую роль сыграл Первый сионистский конгресс (Базель, 1897 год). Собственно, с того времени Герцля и признали лидером — и многие евреи, и остальной мир. Тут важно заметить: Герцлю очень помогало то, что был он человек состоятельный и на первые мероприятия, в том числе и на Первый сионистский конгресс, мог тратить свои личные деньги. Это не вызывало восторга в его семье, но без этого, наверное, вовсе ничего бы не вышло. Конгресс прошел с успехом невероятным, неслыханным. Начать с того, что депутатов было около двухсот, то есть в пять-шесть раз больше, чем на старых конгрессах палестинофилов. Но главное — невероятный, ни с чем не сравнимый взрыв энтузиазма, охвативший и делегатов, и гостей, и даже журналистов, приехавших, чтобы описать в прессе это диковинное событие. (Среди них были и неевреи.) Почти все вдруг поняли — происходит решительный поворот. Скепсис старых сионистов, с которым они ехали на конгресс, растаял. Молодые всю жизнь будут вспоминать этот конгресс как начало возрождения. Будут еще тысячи бед и редкие успехи, но никогда никто из тех, кто был тогда в Базеле, не забудут этого подъема духа! «С помощью подобных взрывов воссоздается народ», — скажет присутствовавший как гость «уайтчепельский Гомер», писатель Зангвиль (фигура, кстати, интересная). До самого провозглашения Государства Израиль не будет больше равного события. Сам Герцль это понял — понял, что основал еврейское государство, что лет через пятьдесят оно станет явью. (Более пессимистичный Нордау полагал, что для этого потребуется триста лет, но Герцль был ближе к истине.) На конгрессе приняли гимн, флаг, создали рабочие структуры, в общих чертах наметили программу действий. Герцля с того времени часто сравнивали с орлом, а его недолгую жизнь — с орлиным полетом. А теперь о впечатлении, которое «русские» произвели на Герцля. Удивительно, как мало знали западноевропейские евреи об «ост-юде». Герцль ожидал увидеть полудикарей, а увидел врачей, инженеров, юристов, бизнесменов, хорошо говоривших на разных языках. И вот выводы Герцля после знакомства с «русскими»: «Без русских евреев еврейское государство построить невозможно, но если со мной будут только одни русские евреи, то этого достаточно». (В число «русских» тогда входило большинство «поляков»). Так что первые сионистские конгрессы были важны еще и потому, что знакомили «европейцев» с «ост-юде».