Сказки дальних странствий - [3]

Мне никогда не нравились девушки такого типа, как Нина; не нравилась ни их подчеркнутая строгость, ни постоянно присутствующая на лице надменность, Нина всегда была при форме, волосы гладко зачесаны назад, руки у нее были длинные, и она любила держать их впереди себя, сложив ладонь к ладони, словно для молитвы. Юра как-то объяснил мне: пассажиры-англичане любуются этой ее внешней строгостью, она им очень по душе. Но я-то не пассажир, и наблюдать рядом с собой невозмутимый взгляд, хоть его и посылали большие серо-голубые глаза, — правда, к ним еще надо было пробиться сквозь этот взгляд, — слушать ровный голос, в котором довольно часто звучали назидательные нотки, было мне явно ни к чему, однако я смирился, признал право Нины на товарищество, и для этого имелась серьезная причина: Нина была женой Леши Курганова, моего лучшего друга, который плавал сейчас на «Перове».

— Есть новость, — сказала Нина. — Капитана зовут Ник-Ник, а по паспортным данным — Николай Николаевич Сабуров. Тридцать четыре года. Женат. Двое детей: мальчик и девочка. Четыре года плавал подменным капитаном. Характер строгий. Шутить не любит.

— Где обогатилась? — спросил я.

— В кают-компании, — бесстрастным голосом произнесла Нина. — Трое наших с ним прежде работали.

Тут-то меня опять кольнуло: а Лука Иванович?.. Я попытался представить, как он будет завтра уходить с парохода, и не смог, а вместо этого мне вспомнился мой первый приход на «Перов», во всех подробностях вспомнился, да такие дни и не забываются.

Еще в «кадрах», в двухэтажном грязно-пегом здании — сколько его ни красили, а оно всегда оставалось прокопченным, потому что мимо неустанно двигались грузовики из порта, — еще в этом самом здании, которое знают все моряки пароходства, в кабинете у беленькой Светы — все девушки в «кадрах» Светы, и различают их только по цвету волос, — когда получал я выписку из приказа и увидел название «Перов», мне показалось это подозрительным.

— Почему «Перов»? — спросил я.

— Чудак, — сказала беленькая Света. — Все просятся на «Перов». Всегда план с перевыполнением.

— Там нет ванны, — наугад ляпнул я.

Света не удивилась, она привыкла и не к такому.

— Там есть сауна, — сказала она. — А на корме поставили сруб: топят баню по-черному. Всегда можно выбрать.

— Что еще? — спросил я.

— Четвертый трюм забит березовыми вениками. Будешь париться в тропиках, — сказала она. — Оформлять?

Я колебался, она это заметила.

— Тогда шагай к начальнику. Только придумай что-нибудь покрепче.

Я знал — у начальника вообще ничего нельзя придумывать, а объяснить ему, что я не хочу идти на «Перов» только потому, что знаю Луку Ивановича с детства и именно с тех пор у нас есть с ним свои счеты, объяснить все это начальнику я не смогу, а если попытаюсь, то он сегодня же начнет рассказывать по всему пароходству, как я принес в его кабинет охапку детских обид… Я взял у беленькой Светы выписку из приказа, пошел к капитану порта, получил паспорт моряка и двинулся искать «Перов».

Я нашел его на дальнем причале; его черный борт возвышался над товарными вагонами, над ржавой горой металлолома и двумя густыми тополями. Я разглядывал теплоход с лестницы, ведущей на причал, потом из-за вагонов и с асфальтовой дорожки, — это очень важно, какое впечатление с первого взгляда на тебя произведет судно, даже намного важней, чем первое впечатление от человека, потому что проверено: мнение о человеке может измениться, а о судне никогда; или ты его полюбишь сразу, или оно тебе будет неприятно, и тогда обязательно надо найти повод, чтоб побыстрее с него списаться.

«Перов» был работяга, и, как ни старались боцман и матросы, как ни покрывали его краской, все равно они не смогли укрыть вмятины и шрамы; «Перов» был похож на кряжистого, мускулистого грузчика, из тех старых профессионалов, что, прежде чем кинуть куль на плечо, натягивают на голову пустой мешок острым углом вверх; они молчаливы и, как правило, добры, — а я привык верить таким.

Вахтенные просмотрели мои документы и указали, как пройти к капитану… Двери каюты были открыты, так уж принято на наших пароходах: если капитан не занят — дверь нараспашку. Я шагнул в прохладный, полутемный коридорчик и, еще никого не видя, сказал обычное:

— Разрешите?

— Попробуйте, — донеслось из каюты.

Я переступил через комингс и оказался в кабинете капитанской каюты. Это был великолепный кабинет с большим круглым и письменным столами, двумя длинными диванами, креслами, толстым, болотного цвета ковром, и посреди этого кабинета сидел Лука Иванович, а перед ним была поставлена обыкновенная кухонная табуретка, покрытая белым пластиком, на мятой желтой бумажке лежало розовое сало, кусок черного хлеба и стояла банка консервированного пива; Лука Иванович тщательно резал перочинным ножичком это сало на маленькие брусочки. Зачем он так делал, было непонятно, ведь рядом в буфете возвышалась горка чистых тарелок, лежали ножи, вилки, стояли высокие фужеры, а он, сладко щурясь, отпивал глоток пива из банки, брал двумя пальцами брусочек сала и проглатывал его, как пилюлю. На коленях у Луки Ивановича лежала толстая книга, раскрытая где-то посредине, на черной ее обложке золотыми буквами выделялось: «Шекспир».