Сказки Бустаная - [23]

— Мы не станем, — сказал стальным голосом тяжело поднявшийся во весь рост кучерявый торговец, — способствовать поруганию своей веры! Как вам вообще пришло такое в голову?! Если бы даже мы были нечестивцами и согласились, наши единоверцы сумели бы так нам всем отомстить за оскорбление, что!..

Рядом с ним стал ещё один, оба по виду были явными румийцами.

— Какое поругание?! — завопил он, воздев руки. — Что индийские язычники понимают в христианских канонах?! Изваяния могут напоминать ваши только по общей мысли: ну женщина, ну с ребёнком, но причём тут ваша вера?!

Несколько мгновений все молчали, а затем грянул дружный хохот.

Потом сознание возвращалось к нему кусками. Он ходил по чьим-то домам, сидел там, поедая угощение, шутил, пил, щупал и пробовал на зуб золотые слитки, смотрел какую-то расшитую одежду, лошадей, золотую посуду, снова куда-то шёл. Сидя на ковре в очередной прохладной комнате он вдруг почувствовал, что постоянно дёргаться больше нету сил, ни капельки. Медовая гуща вокруг него начала густеть и темнеть, стали слипаться мысли, чувства, тело, особенно пальцы, глаза и губы, он потихоньку стал погружаться в тихую тьму.

Когда Моше пришёл в себя, оказалось, что он лежит на груде выцветших подушек в той же комнате в доме вакиля. Голова нещадно ныла, его знобило и подташнивало. Были уже сумерки, рядом на ковре сидел Якуб и с хрустом и хлюпаньем жрал персики.

— Проснулся? — прочавкал Якуб. — Тогда пошли домой.

Моше еле дотащился до дома Узиэля, по дороге думая был ли бред про Индию сном или нет. Остатки мозгов и Шаалтиэлевой науки говорили, что нет. Его опоила старая ведьма Салима, ему изменили внешность, заставили представиться чужим именем и заключить сделки с богатыми купцами Ниджарана. В общем, в случае если всё откроется или что-то пойдёт не так — это верная смерть, причём скорей всего — весьма замысловатая.

Не доев сытный ужин он лёг на циновку возле очага и почти сразу провалился в трухлявый, тёплый, знобкий сон. Его немножко поносило туда-сюда мутными теченьями, а потом он вдруг проснулся и сразу вспомнил о видении.

Может ли быть, что сам Элиягу и привиделся ему как жуткий старик? Моше поморщился: поверить в подобное он был не готов. Старик, скорее всего, плод его воображения, отразившего образы разума, наконец взявшего верх над утомлённым и больным телом, которое раньше было слишком сильным и потому непроницаемым для видений. Это было кривое отражение увиденного в Ниджаране. Вопрос в том, как и где теперь искать настоящего Элиягу. Как сделать так, чтобы свободно бродить по базару?

Моше было так приятно лениво и неторопливо рассуждать о чём-то волнующем и тайном, как в былые времена, что он постепенно погрузился в блаженное, полусонное состояние между явью и сном.

Вдруг где-то наверху раздался дикий рёв и громко шваркнула в стену дверь, разморенного Моше подбросило и швырнуло к холодной стенке, где он и застыл, с ужасом глядя вверх и нервно трясясь. С невнятным рычанием наверху лестницы вдруг появился расхристанный Узиэль, покачался, поводя вокруг налитыми кровью глазами и, то ли с воем, то ли с рыданиями, почти скатился до середины лестницы и повис на перилах, вытаращившись в пространство.

— Я не могу тут больше! Не могу! Я не могу тут оставаться! Я задыхаюсь в этой выгребной яме, полной злобы и грехов! Я ухожу! Прочь отсюда! Якуб! — заорал он вдруг дурным голосом. На крик из-под лестницы пошатываясь со сна вышел Якуб. — Зови Натана, собирайтесь! Мы уезжаем отсюда навсегда, с этой проклятой помойки! — Узиэль резко выпрямился, расставил руки и заверещал, чуть не загремев вниз и заливаясь радостным хохотом: — И уезжая мы подожжём этот поганый дом!

— Слава Богу! — почёсывавшийся Якуб мгновенно проснулся и побежал вглубь дома с воплем: — Натан, ленивая шкура, быстро ко мне, мы уходим! Барух а-Шем![5] Уходим!

— Уходим! — заливаясь безумным смехом и закинув голову Узиэль со страшной, счастливой ухмылкой кружился по комнате скрестив руки на груди, в задних комнатах стоял грохот и раздавались вопли. Моше неуверенно отошёл от стены, раздумывая, не помочь ли ему в сборах или лучше куда-нибудь спрятаться, как вдруг страшный стук потряс входную дверь.

Кто-то бил и бил, словно кувалдой, так что казалось что весь дом трясётся. Оба «шакала» вылетели из задних покоев с саблями в руках, Узиэль медленно уковылял на несколько ступенек вверх по лестнице, сверля дверь пронзительным взглядом.

— Моше, открой! — рявкнул Узиэль и Моше сам не заметил как подошёл к двери и откинул крючки и задвижки, впрочем, не забыв отпрыгнуть в сторону.

Дверь распахнулась от удара настежь, но в неё не влетели и не ворвались, а величественно вошли несколько человек. Первые четверо, одетые в кольчуги, плавно разошлись в разные стороны держа руки на рукоятях сабель, высоченный и худой господин с длинной, чёрной бородой, одетый в длинный, богатейший синий халат вышел на середину комнаты и громко произнёс довольно ехидным голосом:

— Именем халифа я, кади[6] Ниджарана, велю заключить под стражу торговца по имени Узиэль, его помощников Якуба и Натана, а также вступившего с ними в сговор и вместе с ними сбежавшего зятя Рабби Шаалтиэля из Хаджарины по имени Моше, обвиняющихся Рабби Шаалтиэлем в краже ценных вещей из его дома!