Сказка без чудес - [72]

Дымокуров, у которого от давешней самостоятельной прогулки по дремучему лесу осталось довольно тягостное впечатление, возражать не стал. С тёткой, чать, не заблудится!

Василиса Митрофановна вырядилась для похода в белый хлопчатобумажный брючный костюм, в котором для своего весьма зрелого возраста выглядела довольно стройной, статной, подтянутой, и, если бы не старинная трость с тяжёлым серебряным набалдашником, со спины её можно было бы принять за молодую и вполне привлекательную. Длинные волосы она забрала под светлую, повязанную, как бандана, косынку. Что сделало пожилую даму похожей на командира спецназа, ветерана, испытанного во многих боевых операциях.

Да и шагала она по лесной тропинке уверенно, быстро, так, что Глеб Сергеевич не без труда поспевал за ней, то и дело, спотыкаясь о коряги и корни деревьев, держась рядом и придерживая соломенную шляпу, так и норовившую остаться на какой-нибудь особо назойливо тыкавшейся в лицо ветке.

Он шёл и, настроенный выпитой кедровкой на благостный лад, размышлял о том, что, в сущности, совсем неплохо прожить всю жизнь в такой вот уединённой усадьбе. Жить предсказуемо, без неожиданных начальственных «вводных», день за день, нынче — как вчера. Когда, едва продрав глаза утром, не бросаешься собираться на опостылевшую работу с начальником-самодуром, коварными, так и норовящими подсидеть тебя, подгадить каким-то образом сослуживцами. А потягиваешься неторопливо, нежишься ещё какое-то время в кровати, поворачиваясь и распрямляя затёкшие за ночь члены то так, то этак. Потом бодро встаёшь, с толком и расстановкой завтракаешь, поглядывая в окно и угадывая по приметам — плоду таких же вот вдумчивых многолетних наблюдений, какая нынче будет погода.

А там, за окном, особенно в городе, кипит бурная, муравьиная какая-то жизнедеятельность. С беготнёй, шустрыми рысканиями из стороны в сторону, бесконечными поисками чего-либо и последующим перетаскиванием этого, с трудом добытого, в свою персональную норку, с мимолётным общением с такими же озабоченными, заполошными и загнанными обитателями мегаполиса. Встретились, поинтересовались на лету, дежурно, «как дела?», будто усиками потёрлись, распознавая друг друга по принципу «свой-чужой», и опять разбежались с единственной, в общем-то, целью — обеспечить себе сытный и комфортный отдых в персональных закутках после каждодневной, напряжённой и бессмысленной беготни…

— Я вот всё думаю, — прервав затянувшееся молчание, поинтересовалась тётка, не замедляя шага, и ловко раздвигая тростью ветви, загораживающие проход по тропе. — И что вас, людей, всё в города эти окаянные тянет? Небось, от пещерных предков привычка осталась? Стаей-то прокормиться легче!

Дымокуров поморщился.

— Как-то вы это, Василиса Митрофановна… с пренебрежением сказали. «Вас, людей», — с язвительной интонацией тётушки повторил он. — Будто сами вы — инопланетянка какая-нибудь!

Та остановилась, поправила выбившуюся из-под косынки седую прядь, взглянула с упрёком:

— А ты что ж, Глебушка, так ничего и не понял из нашего вчерашнего разговора?

«Ну вот, опять двадцать пять» — с досадой подумал про себя отставной чиновник. А вслух промямлил невразумительно:

— Ну, так… кое-что…

— Мы — другие, — принялась вновь терпеливо внушать ему тётка. — Хотя генетические различия между нами и людьми весьма незначительны. Настолько, что возможно межвидовое скрещивание. И в то же время в нашем наборе хромосом присутствуют геномы, способствующие трансмутации клеток, их регенерации, постоянному омоложению, вследствие чего продолжительность жизни особей нашего вида неизмеримо дольше человеческой. Две, три тысячи лет. В сравнении с гомо сапиенс — мы живём практически вечно.

Дымокуров пыхтел, поспевая за Василисой Митрофановной, и думал про себя: «Вот ведь досада! За исключением убеждённости в этой своей особости бабка-то вполне нормальна!».

И поспешил сменить тему, восхитился фальшиво, обведя руками вокруг:

— Ах, красота-то, какая! И воздух… — он вдохнул нарочито шумно, — прямо целебный. Ну, не две-три тысячи, конечно, а лет сто в таком лесу прожить без волнений и тревог точно можно!

Прозорливо глянув на племянника, тётка сошла с тропинки, остановилась возле приметной сосны, выглядевшей мощнее соседок, со стволом в два обхвата, не меньше, светящимся от потёков янтарной смолы.

— А вот и моя любимица, — проворковала Василиса Митрофановна, касаясь нежно бугристой, цвета молотого кофе, коры. — Я ещё в бытность её подросточком спасла. Этой сосенке лет пять было, когда её кабаны обломили. Я стволик-то подвязала, целебным варом рану замазала, вроде как гипс на ножку сломанную наложила. И ничего, поднялась. Вот какая красавица-то вымахала!

Глеб Сергеевич подошёл к сосне, осмотрел придирчиво, оценивающе, будто купить хотел. Ничего особенного. Дерево как дерево, разве что потолще других. Полюбопытствовал как бы, между прочим:

— И сколько лет этой вашей красавице?

— Триста пятьдесят, — выдала тётка, оглаживая ствол. — А вообще-то здесь, на этой широте, сосны-долгожители редкость. В среднем их век сродни человеческому — около ста лет.