Скажи им, мама, пусть помнят... - [45]

Оделись соответствующим образом, но нам следовало прихватить с собой также и некоторые вещи, столь необходимые в горах.

Стоян Попов то и дело повторял:

— Ну, как я выгляжу? Не усомнится ли кто-нибудь в моей благонадежности?

И подкручивал кончики своих длинных усов.

— Послушай, Стоян, — подшучивал над ним Гочо Грозев, — с этими усами ты похож на старого фельдфебеля. Мы ни в коем случае не пойдем с тобой вместе. Я предчувствую, что из-за тебя могут возникнуть осложнения.

Через какое-то время пришла Фигена. Эта молодая девушка, дочь наших помощников, часто выполняла обязанности нашей связной. Красивая, с приятной улыбкой, она была стройной, как молодой тополек. В этот раз ей вменили в обязанность идти впереди нас и указывать самый безопасный путь. Фигена пригладила волосы и вопросительно взглянула: не пора ли уже идти?

Однако у нас вызывал опасения подозрительный вид Стояна Попова, обутого в новые солдатские сапоги.

— Эх, Стоян, Стоян, — засмеялся Гочо Грозев, — никуда ты не годишься с этими усами и в этих сапогах!

— Ошибаетесь, — вмешался я, — все знаменитые воеводы носили усы.

Наконец решили, что мы пойдем впереди, а Стоян в пятидесяти — шестидесяти шагах позади нас, причем по другой стороне улицы.

Солнце уже приближалось к горизонту. Город пока что казался почти безлюдным. Мы втроем шли впереди, а Стоян чеканил шаг в своих подкованных солдатских сапогах, ну совсем как фельдфебель, отправляющийся на парад в день святого Георгия. Люди оборачивались, чтобы поглазеть на него, а он только подкручивал усы, совсем как Боримечка[18], да знай себе шагал по тротуару.

Без всяких происшествий мы прошли через весь город и явились на место встречи. Товарищи повели нас в горы.

Партизанские пути-дороги, неужели я когда-нибудь вас забуду?!

ШТОКМАН

Вчера мне приснился Штокман живым и полным сил. Он стоял во весь рост, гордый и величественный.

И я решил отправиться на его могилу. Ведь такой день — 2 июня![19] Из окрестных сел, из Калофера и Карлово собралось много людей — почитателей и боевых товарищей героя. Все несли с собой цветы и венки и укладывали их на гранитный пьедестал. Кто-то встал перед памятником, наступила тишина. Оратор рассказал о боевом пути Штокмана, о дебрях и чащобах Среднегорья и Стара-Планины, где водил за собой свою славную бригаду Штокман, и показал скалу, где он закончил свой героический путь. До меня еще издали донеслись слова оратора, и я поторопился подойти поближе к памятнику. Тропинка оказалась очень крутой, и взобраться по ней было нелегко. Меня пронизывал холод. Вокруг все молчало, лишь ветерком приносило издалека песню. Именно здесь, на этом месте, около села Левски, мы любили сидеть со Штокманом. Мне запомнилось стихотворение, которое он любил декламировать:

Из каждой капли вашей крови

Вырастут тысячи новых бойцов…

Я шел задумавшись. Перенесясь в прошлое, я отчетливо видел перед собой Трилетова, Гынчо, Доктора, Караибряма, Минко, пришедших не только поклониться праху их боевого друга, а, как бы возвращаясь с боевой операции, отрапортовать своему командиру. Вместе с ними пришли и наши помощники: дед Петко Кынчев, старейший член партии тесняков и основатель партийной организации в Калофере, его верный товарищ и жена бабка Стойна, дед Кольо Чонков, Вакльо. На пьедестал памятника поднялся Трилетов. Он начал рассказывать о подвигах и битвах, о встречах и явках.

Когда закончилось торжество, народ разошелся, у памятника я остался один.

— Добрый вечер, Штокман! Я пришел не за тем, чтобы тебя оплакивать, ведь ты бессмертен. Ты жив и будешь жить в памяти народной. Я пришел, чтобы вспомнить путь нашей борьбы, вспомнить боевых друзей.

…Это произошло весной 1943 года, когда мы решили всю свою молодость и энергию посвятить победе восстания в нашем крае. Путь из Пловдива в Среднегорье оказался длинным и опасным. Из города я пошел вместе со Слави Чакыровым и Йонко. Нас повез на повозке дядя Кольо. Колеса поскрипывали на каждом ухабе дороги, идущей вдоль берегов Марицы. Мы проехали рисовые поля и затерялись где-то в тени деревьев. Покорные лошади шли медленно. Время от времени дядя Кольо замахивался на них кнутом и в темноте окликал нас чтобы лишний раз удостовериться, что мы на месте.

Этот бедняк выполнял боевое поручение, как самую обычную работу. Он долгие годы колесил в своей телеге по Фракийской равнине и сейчас ничего не боялся, хотя вез такой опасный «груз», каким являлись мы.

Остряк и балагур, Слави все время шутил и сам захлебывался от смеха. Вдали все явственнее вырисовывались горы. Наше волнение возрастало. Булыжные бульвары Пловдива остались где-то позади. А как меня встретит Штокман? Ох уж этот Важаров! Удастся ли нам справиться с ним?

Я молчал. Йонко, крепко сжимая в руках пистолет, был готов к любой неожиданности.

— Стой! — вдруг прикрикнул дядя Кольо на коня. — Приехали, товарищи. Это и есть западная околица села Чоба.

Мы попрощались с нашим возницей, подтянули рюкзаки, в которые тетя Данка заботливо уложила хлеб, брынзу и мармелад, и скрылись в чобенских кукурузных полях. На исходе ночи время от времени слышался лай собак. Село спало, укрытое тьмой, а на востоке уже показались первые предвестники зари и явственно вырисовывались вершины Среднегорья.