Скажи «Goodbye» - [17]

Рубашка и брюки были помяты, и Мура пошла искать дежурную по этажу:

— Простите, добрый вечер. Скажите, здесь можно где-нибудь отдать вещи погладить? И как открыть форточку?

— И-и, милая, я тебе сейчас утюг принесу. Ну чего ж ты будешь деньги-то тратить-то на глажку-то эту? Сама сейчас и погладишь! — толстая дежурная уже семенила по коридору в кладовочку, добрым домашним ворчанием опекая Мурку. Она принесла утюг и какую-то отмычку, с помощью которой Мурка, взобравшись на подоконник огромного окна, сумела отворить наглухо замурованную форточку. Мурка попыталась сунуть дежурной какую-то местную купюру, но та только руками замахала.

— Держи, держи при себе, чего у тебя, лишние, что ли? — она явно приняла Мурку за местную, то ли переводчицу, то ли какую-то другую сотрудницу местных служб. — Тута вот одна из вашей группы-то полотенцем гуталином туфли чистит. Ты бы сказала ей, не положено! — и добрая баба, по отношению к американцам оказавшаяся строгой дежурной, потрясла полотенцем, в самом деле немного испачканным чем-то черным, по-видимому тушью для ресниц.

— Обязательно, обязательно им это скажу. — Мурка обрадовалась случаю потрясти американцев белорусским сервисом, пусть знают, что тут им не Лас-Вегас.

С трудом приведя волосы в порядок без фена, Мурка надела выглаженный черный костюм с белой рубашкой, и спустилась на торжественный ужин. В ресторане она наткнулась на понятный только ей, полиглоту, тайный скандал, разразившийся ввиду того, что гостеприимные принимавшие из лучших побуждений накормили еврейскую делегацию некошерным осетром. Сама она без предрассудков и с удовольствием плотно поела и помчалась на пресс-конференцию. В большом конференц-зале Шимон Перес и Авраам Бург уже председательствовали в президиуме, явно ожидая сильного интереса местной публики к перипетиям мирного процесса на Ближнем Востоке и к вкладу Еврейского Агентства в построение самосознания местной еврейской общины. Тем не менее, местные журналисты совершенно этими темами не интересовались, а наоборот, отважно допытывались, сознают ли гости, что своим визитом они легитимизируют власть Лукашенки, и требовали у нобелевского лауреата заступничества за какого-то местного потерпевшего правозащитника, о котором нобелевский лауреат знать не знал, да и знать не хотел, но вынужден был обещать, что выяснит этот вопрос в ходе предстоящего свидания с президентом Беларуси. «Вот как выходит, — подумала Мурка. — Просто как у Фейхтвангера. Мы хлопочем о своих делах, и нам невдомек, что мы бесцеремонно наступаем на пятки другим, а потом сами удивляемся, почему никто не спешит за нас заступаться…»

В эту ночь Мурка спала тревожно. Ей снилось, что ее ловят, она просыпалась от неясной тревоги, подскакивала на кровати и начинала себя ощупывать в поисках проклятого пакета. Утро она встретила с большим облегчением.

На следующий день главы делегации встречались с Лукашенко, который попенял им за то, что те сманивают его евреев в Израиль, но хоть и куражился, а все же явно был польщен оказанной ему редкой честью официального иностранного визита. Потом автобус долго катал евреев по всему Минску, завозя то в еврейскую библиотеку, то на курсы иврита, то в здание Сохнута… На каком-то этапе Мурка сообщила Рону, сопровождавшему группу, что она хочет погулять по городу, и вернется в гостиницу самостоятельно, и покинула очередную еврейскую школу с заднего входа. Она помнила сообщенный ей адрес, и четкие инструкции, как добраться до нужного места. Не уверенная, что в этом есть нужда, она все же, хотя бы из уважения к шпионским традициям, поменяла несколько автобусов, пытаясь установить, следят ли за ней. Никого за собой не заметив, Мура вошла в гастроном, и конспиративно купила баночку йогурта. На этом она решила, что даже по строгим меркам Моссада ею проявлено достаточно бдительности, и в общем-то слегка обидно, что ею не интересуется ни одна собака. Минск показался Мурке самым унылым городом на свете, всюду была размазана безнадежная заброшенность и убогость. Но даже тут женщины одеты гораздо красивей и тщательней, чем толпа в Иерусалиме. Пришлось даже признать, что они куда наряднее, чем сама Мурка, которая струхнула, и надела в поездку чего попроще. Побоялась, что если выпендрится, то какие-нибудь местные рэкетиры признают в ней иностранку и прибьют в подворотне, сорвав тем самым планы израильской разведки. «В результате моей мудрой предосторожности я оказалась самой дурно одетой девушкой в Минске», — тоскливо осознала Мурка. Наконец она достигла пункта своего назначения и, пройдя через замусоренный дворик, подошла к хрущевской пятиэтажке. Перед ней шла местная жительница — стройная, в сапогах на шпильках, в элегантном замшевом пальто. Грациозно лавируя между лужами, минчанка подошла к обшарпанной, с фанерой вместо выбитого стекла двери того же парадного, к которому направлялась и Мурка. «Интересно, — неосознанно высокомерно подумала дурно одетая Мура, — откуда у нее такое красивое пальто?» Девушка вошла в парадное, захлопнув у отважной израильской разведчицы дверь перед самым носом. Мура не обиделась, проживай она здесь, она тоже захлопывала бы дверь перед носом у всех посторонних. Подождала пару минут, а потом позвонила в домофон. Ей сразу открыли, и она поднялась на третий этаж по темной, провонявшей кошачьей мочой лестнице. В нужной квартире вместо ожидаемого очкастого гения ее ждала та самая девушка. Мурка опешила, потерялась, и стала что-то глупо мямлить, едва сумев себя идентифицировать. Хорошо, что местная конспираторша лучше владела собой и увереннее исполняла несложные обязанности связного. Она передала Муре пакет и некоторую информацию на словах. Уже через несколько минут Мурка вышла во дворик, сильно расстроенная оттого, что местная девушка оказалась опытнее и сметливее, но еще больше оттого, что та оказалась гораздо лучше одетой. Зато теперь, по крайней мере, прояснилась правота Муркиного подозрения, что с честной жизни таким красивым пальто не разживешься.