Сказать по правде - [6]

Трудно поверить, что она здесь. Пейдж Розенфельд не входит в довольно обширный круг людей, которые ходят на вечеринки Бомонта. Я не думала, что танцы, веселье или контакт с людьми – в ее стиле. Она учится в Бомонте на стипендию. Не то чтобы принадлежность к небольшому числу детей, которые учатся на стипендию, была барьером для популярности, но у нее каждый месяц новая ужасная прическа, она носит неописуемую одежду, слушает ноющую депрессивную музыку… И что, вероятно, хуже всего, ее младший брат – Блевотный Брендан, который на протяжении всей средней школы блевал в столовой, в автобусе и на своих школьников, слишком часто, чтобы нравиться людям. Я начала звать его Би-Би – сокращение от «Блевотный Брендан» – и прозвище прилипло. Не понимаю, что Пейдж вообще тут делает.

Я получаю ответ на вопрос, когда на танцполе появляется Джефф Митчелл с двумя стаканами. Оба едва не разливаются на всех в радиусе полутора метров, когда Пейдж замечает его и бросается на шею.

Я стараюсь скрыть, что меня тошнит. Две встречи с Джеффом Митчеллом в один день? Меня, наверное, прокляли. Не могу представить, почему Пейдж, которая явно презирает «БМВ» и сумки «Биркин» наших одноклассников, заинтересовалась Джеффом. Если бы меня это хоть немного волновало, я бы попыталась выяснить. Но мне не интересно.

Краем глаза я замечаю, что Эндрю направляется на открытую террасу клуба. Оставив Пейдж крутить шашни, о которых она неизбежно пожалеет, я иду за ним. Терраса тянется вдоль всего клуба; на ней стоят современные стулья и обогреватели, а еще бар с видом на город. Помимо шума из клуба, я слышу с улицы гудки и гул машин на Голливудском бульваре.

Мой взгляд притягивает мерцающая панорама центра Лос-Анжелеса. Скопление небоскребов, параллельные линии белых и красных огней фар на автострадах. Цвета образуют восхитительный контраст – яркие огни на фоне черного ночного неба.

Эта картина идеально подойдет для сайта, над которым я работаю. Я снимаю вид на телефон.

Терраса заполнена моими одноклассниками, и у всех в руках красные пластиковые стаканы. Пока я пробираюсь к перилам, меня окликает пара ребят из команды по водному поло.

– Хочешь выпить? – кричит Кайл Креттон, демонстрируя фляжку под спортивной курткой.

Я морщусь. Пусть все остальные девчонки пускают слюни на капитана команды по водному поло, меня ни капельки не интересует Кайл Креттон и его спрятанное бухло. Совершенный пресс и плавки – это, конечно, хорошо, но Кайл ничем не отличается от остальных парней, которым я отказала. Он спокойно прогуливает уроки ради пончиков и каждую пятницу заманивает младшеклассниц на алкоголь. Он неинтересный. У него нет мотивации. Он не стоит усилий или риска.

– С тобой? – кричу я в ответ. – Ни за что.

Кайл морщится; остальные парни пихают его и орут «Сделала» и «Попал, чувак». Мне скучно, и я иду дальше.

Эндрю облокотился на перила балкона с панорамным видом; он – единственный здесь, кто не пьет украдкой и не глазеет на пьяных девиц. Он выглядит напряженно, как будто не знает, что делать. На нем все еще мятая футболка-поло команды Бомонта, ярко-зеленый цвет выделяется на коже. Я на секунду останавливаюсь, наслаждаясь зрелищем. Тем, как ткань обтягивает его мускулистые плечи; его короткой стрижкой-фейд с идеально выстриженными волосами вокруг ушей. Идеальной щетиной на подбородке.

– Эндрю Ричмонд, – окликаю я, подходя к нему. Уверенность мне идет.

Услышав мой волос, он явно немного расслабляется. Его губы изгибаются в легкой улыбке; взгляд не отрывается от панорамы.

Я облокачиваюсь на перила лицом к террасе.

– Нравится вечеринка? – спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне, сводя брови. Он выглядит так, словно не уверен, снится ли ему это, или я сошла с ума.

– Что ты делаешь?

Он не критикует. В его голосе искреннее любопытство.

– Я думала, что разговариваю с новым начинающим футбольной команды школы Бомонт. – Я замечаю, как у него раздувается грудь от гордости, но доля света уходит из глаз. Облако пробегает перед луной, бросая на нас тень.

– Да, просто ты… – сбивчиво начинает он. – Обычно ты со мной не разговариваешь.

– Что? – Я наклоняюсь ближе, едва не соприкасаясь с ним плечами. – Сейчас мы общаемся.

– Но не… Понимаешь, – он качает головой в сторону клуба, – не на школьных тусовках.

Я чувствую вину от того, что должна признать: в его словах есть доля правды. Когда Эндрю впервые начал учиться в Бомонте, в середине шестого класса, он и его семья никого не знали. Его мама быстро подружилась с моей, объединенные любовью к «Холостяку[3]», который смотрели вместе с религиозным рвением. Мама Эндрю, Деб, приводила его с собой, когда мы оба были в шестом классе, надеясь, что мы подружимся. К тому времени когда мы уже выросли из вынужденного общения, он стал ее трезвым водителем.

В результате мы с Эндрю проводили вместе много времени в старшей школе – делали уроки, смотрели телик или просто разговаривали. Время от времени отправлялись на пробежку.

Я не особенно замечала Эндрю, когда мы только начали общаться – только редкий, но острый юмор. У него не было собственного «Я». Его прическа-афро вечно менялась, оценки были средними, он не стремился разговаривать в группе и никогда не знал, кем хочет стать. Я не рассматривала его с точки зрения романтики, потому что он плыл по течению, и я не хотела рисковать такой связью. Если бы я решила с кем-нибудь связаться, то хотела, чтобы он стоил беспокойства, стоил той части меня, которую я собиралась отдать. Я выучила этот урок во время своих первых, неудачных отношений, в которых я приложила неприличное количество усилий, чтобы завоевать парня, не удосужившись задуматься, стоит ли он того. Он не стоил. Мы очень скоро расстались.