Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова - [302]

Эти отказы повергли в величайшее уныние всех членов посольства, которые в прямодушном слове великой старицы Марфы не могли не видеть истинной правды: действительно, люди Московского государства сильно измалодушествовались за Смутное время и государям своим прямо не служили; Смоленск и Новгород были отторгнуты поляками и шведами; царская казна была пуста; все находилось в страшно запущенном состоянии, разобраться в котором было чрезвычайно трудно молодому Михаилу; наконец, в глазах инокини Марфы ничто не являлось ручательством, что подданные будут служить ему лучше, чем прежним государям после смерти Феодора Иоанновича, а между тем согласие на избрание на царство могло немедленно отразиться на судьбе отца молодого государя, пребывавшего в плену, – Филарета Никитича.

Решительно отказав послам, инокиня Марфа и ее сын были тем не менее глубоко тронуты всенародным избранием Михаила Феодоровича. Вот почему под влиянием таких разнородных чувств, их охвативших, они и отказывали послам с «великим гневом и со многими слезами» и затем долго не хотели идти вместе с ними «за кресты в Соборную церковь».

В соборе Ипатьевского монастыря, при молебном пении, послы и всенародное множество всех православных христиан «с великим слезным рыданием и воплем» опять били челом Михаилу Феодоровичу и его матери, чтобы они согласились на их усиленную просьбу.

Наконец после нескольких отказов в продолжение шести часов старица Марфа и ее сын, видя неотступное моление приехавших послов, убедились, что сам Господь призывает Михаила на великий, но тяжкий подвиг служения измученной и вконец разоренной Родине.

Последовало умилительное зрелище: «Великая же государыня, старица инокиня Марфа Ивановна, во мнозем душевном умилении и тихости сына своего… со утешением увещевала»; затем она сквозь слезы благословила плакавшего от глубокого сердечного потрясения Михаила Феодоровича.

По одному преданию, она сказала при этом следующее прочувствованное слово: «…даю вам своего возлюбленного единородного сына, света очию моею, единородна ми суща Михаила Федоровича: да будет вам государем царем и великим князем, всеа Русии Самодержцем, в содержание скифетра Царствующаго града Москвы и всех великих Государств великаго Российскаго Царствия. – А вы б, богомольцы наши, митрополиты, и архиепискупы, и епискупы, и весь освященный вселенский собор молили всемилостивого, в Троице славимого Бога нашего, и Пречистую Его Богоматерь, и великих Московских чюдотворцов, о его государском здравии, и о вселенском устроении, и о благосостоянии святых Божиих церквей и о утверждении святые православные наши хрестьянские веры; и отовратил бы Господь Бог от нас ото всех православных хрестьян меч ярости Своея, и государство бы устроил мирно и немятежно и ото враг непоколебимо навеки, и покорил бы под нозе наша вся враги, восстающая на ны; а святая б наша и непорочная истинная хрестьянская вера сияла на веденной, якоже под небесем пресветлое солнце, а крестьянство б было в тишине и в покое».

«Бысть же в тот день на Костроме, – говорит летописец, – радость велия, и составиша празнество чюдотворной иконе Пречистые Богородицы Федоровской. К Москве же к бояром и ко всей земле послаша и возвестиша им всем. Бысть же радость на Москве велия ноипаче первыя».

Таким образом, 14 марта 1613 года 16-летний Михаил Феодорович, представитель издревле блиставшего своим благородством и огромными государственными заслугами боярского рода Кобылиных-Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых-Романовых, внучатый племянник незабвенной царицы Анастасии Романовны и сын великого своей преданностью Родине и православию митрополита Филарета Никитича, по благословению родительницы своей, иноки Марфы Иоанновны, стал государем всея России.

О каком-либо ограничении его власти Боярской думой или Земским собором, как это имело место при переговорах о королевиче Владиславе, не могло быть, конечно, и речи. Народ, почти насильно умоливший Михаила Феодоровича вступить на царство, от чего последний отказывался с гневом и плачем, разумеется, полностью передал всю неограниченную власть прежних московских государей своему возлюбленному избраннику, отныне Божиею милостию всем своим подданным в отцов и праотца место поставленному.

С 14 марта 1613 года Земский собор и воеводы ополчения, собранного на очищение земли, стали лишь простыми исполнителями царской власти до полного установления всех старых порядков Московского государства, так как Пожарский и Минин, как прекрасно выяснил И.Е. Забелин, шли «с последними людьми от Земли» «не для того, чтобы перестроить государство на новый лад, а напротив, шли с одной мыслью и одним желанием восстановить прежний порядок, расшатавшийся от неправды…».

«…При этом необходимо еще запомнить, – говорит Забелин, – что с восстановлением старого порядка само собой последовало никем не провозглашенное, но всеми глубоко сознанное всепрощение для всех и всяческих воров и негодяев, которые, как скоро Смута утихла и излюбленный царь был избран, все тут же оказались людьми честными и в нравственном, и в служебном смысле. Блудные сыны, постигнутые тьмой неразумия, образумились, все люди в бедах поиску сились и в чувство и в правду пришли!.. Все смутное воровство было забыто навсегда: кривые Тушинцы смешались с прямыми Нижегородцами, и старые жернова стали молоть по-старому, как было прежде, как было при прежних государях. А потому весьма понятно, когда прежние порядки установились на своих прежних местах, то и люди, восстановлявшие эти порядки, должны были остаться тоже на своих прежних местах, с прежним своим значением и положением в обществе, а особенно в службе».