Сказание о Йосте Берлинге - [146]

И тогда Йоста спросил его, зачем ему все это нужно.

– А ты не понял, Йоста? – спросил Синтрам, ухмыляясь, и от этой ухмылки у Йосты по спине побежали мурашки. – Потому что Синтрам и в самом деле злодей! Синтрам – это олицетворенное зло, медведь-шатун в горах, пурга в степи! Потому что убийства и преследования доставляют мне, Синтраму, радость! К черту людей, говорю я, к черту людей! Я их ненавижу. Иной раз, конечно, забавно с ними поиграть, посмотреть, как мечутся они между моими когтями, как дергаются, стараются уйти от моей власти… забавно, забавно, но мне надоели эти игры, Йоста, время игр прошло. Я хочу убивать и разрушать.

Синтрам окончательно потерял рассудок. Начинал он эти игры и в самом деле ради забавы, пусть и злые, но все же игры. Но со злом шутить опасно – оно засасывает человека, как болото. И теперь он воображал себя духом из преисподней. Он с такой любовью предавался злодейству, что оно окончательно завладело его душой. Зло тоже может довести человека до сумасшествия. Не только любовь и философские размышления.

Он был вне себя, этот сумасшедший. В припадке ярости начал ни с того ни с сего срывать с гроба венки.

– Не трогай гроб! – крикнул Йоста.

– Да что ты говоришь? – осклабился Синтрам. – Не трогать гроб? Я не только его потрогаю, я вытащу вашего друга Леннарта на землю и растопчу его труп вместе с венками. Ты что, не видишь, в какой прекрасной серой карете я сюда прибыл?

Йоста и в самом деле только что заметил, что у поворота Синтрама дожидается тюремная повозка. В ней сидели исправник и двое конвойных.

– Как я могу не послать последний привет капитанше из Хельесетера? Это она после смерти мужа начала рыться в старых бумагах и раскопала улики, что я замешан в эту историю с торговлей порохом. Как я могу не напомнить ей, что бабье дело – ткать и печь, а не писать доносы? Как я могу не вознаградить себя за унижение, которое испытал, со слезами умоляя исправника Шарлинга разрешить мне попрощаться с покойным?

И он опять бросился обдирать креп. Кое-где уже показались влажные, грубо струганные доски.

Йоста Берлинг схватил его за руки:

– Оставь в покое гроб! Я отдам все, только оставь в покое гроб!

– Смотри-ка, чего захотел! – воскликнул безумец. – Тогда кричи! Зови на помощь! Пока исправник явится, я много чего успею! Или давай устроим драку. Здесь или на погосте, среди надгробий и венков. Будет на что поглядеть прихожанам!

– Я готов заплатить любую цену! Этот человек не знал покоя при жизни, так пусть хоть после смерти отдохнет его душа. Тебе нужна моя жизнь? Возьми!

– Знаем мы эти обещания, мальчуган.

– Испытайте меня.

– Так ляг и умри, как я сказал.

– Так и сделаю. Но сначала Леннарт должен упокоиться в земле.

На том и порешили. Синтрам взял с Йосты Берлинга клятву, что по истечении двенадцати часов после похорон его не будет в живых.

– Ты в последнее время что-то зачастил с праведными поступками. А теперь я буду уверен, что из тебя ничего порядочного не выйдет.

Для Йосты Берлинга вовсе не составило труда дать такую клятву. Он устал от мук совести и к тому же хотел дать свободу жене. Беда в том, что когда-то он уже поклялся майорше, что не умрет, пока дочка пастора из Брубю служит в Экебю и ей не грозит нищета или что-то еще похуже. Но Синтрам заверил его, что ее уже нельзя считать служанкой, поскольку она унаследовала огромное состояние отца. Йоста возразил, что никто не знает, где покойный пастор спрятал свои богатства, на что Синтрам ухмыльнулся:

– Подумаешь, загадка! В церкви в Бру он их спрятал. В звоннице, среди голубиных гнезд.

И с этими словами Синтрам двинулся к тюремной повозке, а Йоста ушел в лес. Ему почему-то показалось, что будет справедливым, если он лишит себя жизни именно там, где погибла слабоумная девушка из Нюгорда. Там он бродил весь день, видел, что жена его ищет, и не решился покончить с собой чуть не у нее на глазах.

Йоста лежал у печи связанный и монотонно рассказывал эту историю, не поднимая голову.

– О, как мне это знакомо, – сказала Элизабет с горечью. – Как мне это знакомо! Герой! Всегда готов сунуть руку в огонь, всегда готов покончить счеты с жизнью ради очередного приступа самоедства! Как я на это клюнула когда-то, на эту шикарную доблесть! Но этим ничего не добьешься, Йоста. У меня изменились идеалы. Теперь я ценю спокойствие, разум и добрые дела. Вы, должно быть, думаете, что оказали покойному капитану Леннарту большую услугу? Ну, хорошо, сорвал бы Синтрам обивку, перевернул гроб, растоптал венки. Гроб бы подняли, обили и украсили заново. И венки бы нашлись. Вот если бы вы на глазах Синтрама положили руку на гроб этого святого человека и поклялись бы продолжать его дело, помогать бедным, которых Синтрам хотел выжить отсюда! Такой поступок я бы оценила. А что сделали вы? Если бы вы в церкви не рвались читать проповедь, а просто сказали голодным людям – не как священник, а как человек: я буду помогать вам, чем могу! А вы хотите переложить все на слабые плечи жены и немощных, смешных стариков.

– Мы, кавалеры, не свободные люди, – сказал Йоста после долгого молчания. – Мы связаны клятвой. Жить для радости, и только для радости. И горе нам, если мы изменим этому слову. Вы даже не знаете, графиня, чем это может кончиться.