Сказание о годах Хогэн - [44]

Печально, что по шагам баранов к месту их заклания не опознать его. Уже достигнув горы Фунаока, в селении Комацу носильщики паланкина остановились. Трое младших братьев быстро вышли из паланкина наружу и стали озираться по сторонам:

— Где же наш батюшка?!

По густым зарослям, сквозь которые пролегала дорога, господин Отовака всё поняли, выглядывая из паланкина, лишь тайно проливал слёзы.

Хадано-но Дзиро посадил мальчиков на колени, погладил их по головам и, произнёс, плача и плача:

— Действительно, как можно знать всё? Когда господин судья сделался врагом государя, об этом узнал глава ведомства. По его приказанию Масакиё взял меч и вчера на рассвете зарубил его на углу Ситидзё и Сюсяка[495]. Его старшие и младшие братья все, кроме Хатиро Ондзоси, бежали, а пятеро, начиная с Сиро из Левой дворцовой гвардии, были зарублены вчера в местности, густо заросшей высокой травой. Над их мёртвыми телами хлопают крыльями коршуны и вороны. О судьбе вельмож услышал и Ёсимити, который только что лишился их.

Когда он сказал это, мальчики заплакали, завопив в голос:

— Что это, сон или явь?! — и ухватились руками за Ёсимити.

Среди них Отоваси, который был несколько старше остальных, впился пальцами в окошко на боковой стенке паланкина и только тайком проливал слёзы, не подавая голоса.

Господин Цурувака сказал, глядя на Хадано:

— Увы! Похоже, что Ёсимити ослышался. Правильнее было бы сказать, что людей проводили к господину Симоцукэ. Наших досточтимых старших братьев, которые участвовали в сражении, государь вряд ли мог повелеть зарубить. По какой же причине могут распорядиться убрать нас, малолетних?

Господин Камэвака, вцепившись в Хадано, проговорил:

— Увы! Как ни плох господин Симоцукэ, всё-таки так печально, что он отдал подобное распоряжение! Между людьми принято говорить обо всех старших и младших братьях одной семьи. Если Вы окажете помощь нам, трём-четырём, мы будем хорошими людьми. Но как Вы можете заставить нас служить двум-трем сотням дурных вассалов? Те, что теперь не раскаются, хорошо работать не будут.

Господин Отовака вышел из паланкина наружу и, отстранив младших братьев, которые вцепились в Хадано, сказал так:

— Стыдно! Послушайте людей. Успокойтесь и послушайте, что я вам скажу. Господин Симоцукэ — наш старший брат, значит, это человек, на которого можно положиться. Отец, Вступивший на Путь, в шестьдесят с лишним лет погрузился в болезнь. Нам сказали, что он хотел не сегодня- завтра принять монашество и помочь нам. Нас вызвали и даже зарубят как нарушителей закона. Как он может беспокоиться о нашем будущем и помочь нам? Пусть даже к нам придут с помощью, — разве нам от этого может стать легче? Не плачьте, дети! А если и будете плакать, кто нам поможет? Если нужно обязательно учиться умирать, думаю, что это надо делать именно сейчас. Если умирать, когда станешь взрослым, тебе будет жаль лишиться жизни, когда узнаешь, что тебя вот-вот зарубят, — и это бывает со всеми. А какой прок от того, что сейчас мы останемся в живых? Наш батюшка, который должен был жить в этом мире, поражён стрелой. Наши старшие братья, на которых следует полагаться, зарублены все. Господин Симоцукэ, который может нам помочь, — враг. У нас нет никакой собственности. Выклянчивая подаяния, что станем делать, когда люди будут указывать на нас пальцем со словами: «Вот они, дети Тамэёси»? Лучше обратим нашу любовь к батюшке, не издадим больше ни звука и перестанем плакать; повернувшись лицом к западу[496], молитвенно сложим ладони, — батюшка наш, господин, Вступивший на Путь, обернётся к нам четверым! Если мы возгласим: «Наму Амида буцу»[497], то сразу же явимся туда, где пребывает наш батюшка.

Когда он сказал это, трое его младших братьев, как и учил их старший, перестали плакать в голос, но, обратясь лицом к западу и сложив ладони вместе, пали ниц, а более пятидесяти воинов все пролили слёзы. Среди них был Хадано-но Дзиро. Он омыл потоками слёз рукава «устрашающих» доспехов из красной кожи, и сделалась эта кожа словно намокшая.

Господин Отовака же сказал:

— У тех мальчиков волосы свешиваются на лица. Жарко! Может быть, завязать их кверху?

Тогда к каждому из детей прикрепили по одному взрослому: к Отовака — Гэмпати, к Камэвака — Готодзи, к Цурувака — Ёсида-но Сиро, к Тэнъо — найки[498] Хэйда. Каждого мальчика посадили на колени, перевязали ему волосы, вытерли с лица пот, из пелёнок соорудили перевязи, чтобы катать мальчиков за спиной, нянчили их у себя на коленях, утром и вечером гладили их по чёрным волосам, — причём думали, что всё это в последний раз. И в глазах у них темнело, и в ушах шумело, однако у мальчиков всё это лишь вызывало слёзы, они же и без этого редко переставали плакать. Из-под рукавов, которыми они прикрывались, слёзы текли потоком.

Потом господин Отовака сказал так:

— Вы, наверное, думаете, что раз я старший брат, то сначала необходимо разобраться и решить со мной, а после — с мальчиками. Это сомнительно. Кроме того, увидев, как меня зарубили, малыши обязательно перепугаются, поэтому я думаю, что первыми должны умереть они.

А Хадано, заметив:

— Да, это будет лучше всего, — извлёк из ножен меч, развернулся и, когда стал приближаться к мальчикам, они испугались тени от меча и вскрикнули: