Они вошли в избу. Пройдя сенцы Колтовский ввел его в просторную горницу. В углу висели образа до самого низа. У стены перед высоким креслом стоял длинный стол с письменными принадлежностями. В горнице помимо этого стояли скамьи, табуретки, кресла и по стенам висели укладки, а уголь занимал огромный рундук.
— Медком или вином потчевать повелишь, — спросил боярин, войдя в горницу. — У меня тут в укладке есть! Опять курник жена изготовила, — с собой ухватил.
— Не пойдет в глотку, боярин! Спасибо на угощении! — ответил князь.
Боярин усмехнулся.
— А я так приобыкши!.. — ответил он снова и раскрыл одну из укладок. Князь увидел в ней чарки и кубки и целый ряд кувшинов и сулей.
Боярин взял с полки одну из сулеек; потом, нагнувшись и засунув руку в глубину укладки, вытащил муравленный горшок, взял две стопки, ложку и вернулся к столу.
— Мы здесь, князь, — говорил он, ставя все на стол, — по-домашнему, только без хозяйки. Случается иной раз с утра уйдешь, да весь день с ночью, да еще день без выхода тут. Как татарин — и не помолишься! Да вот и сегодня работы, ахти сколько! Выпей князь! Не хочешь. Ну, твое здоровьице!
Боярин выпил стопку, крякнул и, запустив ложку в горшок стал есть курник.
— А ты, князь, рассказывай, что за дело! — сказал он.
— Дело-то? А допреж всего мое дело… — начал князь и рассказал про похищение сына своего и про Федьку Беспалого.
— И прошу, боярин, тебя о том, чтобы ты Федьку этого в приказ взял и опросил бы для чего и по чьему напущению такое сделал?
— Что ж, это можно, — ответил боярин. — Выдь-ка, князюшка, на двор да похлопай в ладоши!
Князь тотчас вышел и хлопнул. От сторожевой избы отделился стрелец и спешно подошел к нему.
— К боярину! — сказал князь, возвращаясь в горницу.
Боярин тем временем выпил еще стопку, и острый нос его закраснелся.
— Ты, Еремка? — сказал он стрельцу. — Ну, и пусть ты! Возьми-ка ты с собой Балалайку да Ноздрю и идите вы на Москву-реку, супротив Козья болота, у моста. Так, князь? Ну, так туда! И опросите, там ли Федька Беспалый, — он рапату держит. Слышь, жгли его не так давно.
— Знаю его, боярин, — отозвался стрелец.
— Бражничал у него, поди?
— Бывало!
— Ну, так и говорил бы сразу. Так бери этого Федьку и волоки сюда, а добро его стереги, оставь хоть Ноздрю. Потом дьяка пошлем в царскую казну взять. Иди-ка!
Стрелец поклонился и вышел.
— А вот и сделали! На допрос-то придешь? Звать, что ли?
— Беспременно. О том просить хотел.
— Ну, быть по-твоему! А еще в чем дело?
Боярин выпил еще стопку и налег на курник.
— А еще о немчине Штрассе, — сказал князь.
Боярин откинулся и перекрестился.
— С нами крестная сила! Что тебе до него?
— Пытал ты его или нет?
— Нет! Так, плетью бил только. Такой щуплый… Сбирался на дыбу; ну, а тут государево дело объявилось, так пока в яме держу.
— Так молю тебя, боярин, не трожь его дня два еще. Я о нем царю челом бить хочу, потому он за моего сына заступник, а в вине не причинен.
И князь рассказал про дело немчина.
Боярин от вина посоловел и подобрел.
— Ну, ну, пока что не трону его. Тут государево дело, так и не до него теперь.
Князь встал, подтянул пояс и низко поклонился боярину.
— Ну, спасибо, боярин, на ласке! Теперь за мной черед. Твой слуга.
— Что ты, Бог с тобой! Давай поцелуемся лучше!
И боярин обнял князя, а потом пошатываясь пошел проводить его.
— Что за дело? — спросил князь дорогой, услышав пронзительный вопль из сарая.
— Государево, говорю, — сказал Колтовский. — Слышь, писарь Миколка Харламов след вынул и ворожейке Матрешке Курносовой, наговора ради, отнес; а то видел псарь Андрей Перезвон да Кривошлык; про то и сказали! Теперь правды ищу. Хе-хе-хе! Длинниками всю подлинную узнаю; колышки под ногти пущу, всю подноготную выведу. Хе-хе!
— Брр! — вздрогнул князь.
— Приобыкнуть надо, — хлопая по плечу князя, сказал боярин. — Ну, здрав буди!
— Зашли, как Федьку приведут, на Шереметев двор!
— Беспременно!
И боярин, пошатываясь пошел в застенок, а князь вышел и сел на коня.
Живая голова, увидев свежего человека, вскрикнула голосом смерти и ужаса. Конь шарахнулся, насторожа уши. Князь сжал его коленями и поскакал к патриаршему дому.
Он решил хлопотать сперва у Филарета, чуя в нем более склонного к убеждению человека; а там, в случае отказа, действовать по его наущению.
Въехав на Кремлевскую площадь, он сошел с коня и взял его в повод. Проходя мимо царских палат, он обнажил голову.
