Скандальная дуэль - [14]

– Потому что ваш нареченный совершенно не в ладах с огнестрельным оружием, миледи; – Из его горла вырвался хриплый смех. – Я, конечно же, убил бы его.

– Он почти то же самое говорит о вас, милорд, – надменно ответила Дженна.

– Давайте не будем сейчас разбираться, кому вам следует верить, хорошо? – Его глаза потемнели, и он улыбнулся, но в его улыбке не было ни тепла, ни веселья. – Меня забавляет, что вы напрасно поставили под угрозу свою честь. Но ваша добродетель не пострадала, а я вопреки вашим уверениям джентльмен, так что ваша тайна в полной безопасности. Доброй ночи, миледи. – Граф легко поклонился и быстро вышел.

Запах его экзотического табака дразнил ее ноздри, перекрывая аромат сирени. Где она встречала этот запах прежде? В библиотеке, когда он пришел извиниться? Ее мозг слишком устал, чтобы вспомнить. Губы онемели от его поцелуя, кожа помнила прикосновение его рук. Грудь все еще покалывало от ласки его огрубевших пальцев. Как он мог подумать, что она пожертвует своим целомудрием? Но он подумал, и, хуже того, она почти уступила ему. Дженна поежилась. Вместе с графом из сада ушло тепло. Поднявшийся холодный ветер ерошил кусты сирени, и пробирал до костей. Покрывшись гусиной кожей, Дженна плотнее запахнула пелерину и незамеченной проскользнула в свою комнату.

Кевернвуд, потирая левую щеку, на которой виднелся отпечаток руки Дженны, вошел в гардеробную, где его терпеливо ждал камердинер Фелпс. Правая бровь камердинера поднялась. Этого было достаточно, чтобы заработать уничтожающий взгляд.

– Не начинай, – предупредил граф.

Бровь камердинера, прежде чем опуститься, поднялась еще выше.

– Я ни слова не сказал, милорд, – заметил он.

– Но собирался, – сказал Саймон. Выдернув рубашку из брюк, он плюхнулся в кресло около погасшего камина и поднял ноги. – Сначала помоги мне, если не возражаешь. Из-за этой сырости я насквозь промок.

Камердинер ухватился за сапоги графа и, щелкая языком, сдернул их один за другим. Лужайки недавно косили, и сапоги были покрыты обрезками травы.

– Придется мне использовать новую ваксу на основе шампанского, – заметил Фелпс. – Вы обувь в такое состояние привели, что старая вакса не справится.

Заворчав, граф расправился с остальной одеждой и встал, когда камердинер помог ему облачиться в бордовый парчовый халат. Безжалостно затянув пояс, он снова уселся в кресло.

– Как я понимаю, виконт не отказался от своего намерения? – Отложив одежду, Фелпс налил графу бренди.

– Гм, – проворчал граф, взяв бокал.

Он сейчас меньше всего думал о поединке. Его губы все еще покалывало от поцелуя Дженны, жаркие волны пульсировали в паху. Как он мог так ошибиться в этой девушке?

Как превратно понял ее брошенные украдкой взгляды? Он неловко шевельнулся в кресле. Он все еще ощущал ее прижавшееся к нему стройное тело, их разделяла лишь пелерина да тонкая ночная рубашка. Он готов был биться об заклад, что она не любит Руперта Марнера, этого фата и самодовольного хлыща, которого нельзя даже назвать прожигателем жизни и богатым любителем спорта. Что произошло? Холлингсуорты оказались в лапах кредиторов и вынуждены заключить этот союз? Он об этом не слышал. А это его дело: знать, у кого из аристократов карманы распухли от денег, а кто по уши в долгах. Значит, Дженна любит Марнера. Как можно в этом сомневаться? Разве она только что не доказала это? Разве она едва не пожертвовала своей честью, чтобы гарантировать безопасность жениха? Кевернвуд задумался. Да, его гордость уязвлена, но есть нечто большее. В тот миг, когда он увидел ее на лестнице, он получил прямой удар в сердце. Такого удивительного создания он в жизни не видел. Камердинер, кашлянув, вернул его к реальности.

– Виконт, милорд, – напомнил он. – Возможно, у него хватит здравого смысла отозвать вызов?

– Разумеется, нет.

– Я не думаю, что вы…

– Что? Чтобы при дворе пошли слухи, что граф Кевернвуд трус? Как ты мог такое сказать?

– Я предупреждал вас, что не нужно принимать приглашение Марнеров, милорд. Зачем вы это сделали, если знали, что вас выставят на посмешище?

Фелпс был с ним с детства, и Саймон относился к нему скорее как к отцу, а не как к верному слуге и часто закрывал глаза на вольности, которые тот себе позволял. Их отношения были такими, что язык тела графа часто заменял слова. И сейчас его красноречиво сжатые кулаки означали предупреждение, которое, к его большому огорчению, редко ставило камердинера на место.

– По двум причинам, – ответил Кевернвуд. – Во-первых, я думал, что не помешает вывести Эви и Криспина в общество. Ты прекрасно знаешь, что Эви скоро дебютирует в свете, а Криспин начнет военно-морскую карьеру. Такие празднества важны для них. Их не должны избегать в свете из-за того, что я подвергнут остракизму ревнивыми хлыщами вроде Марнера. Я приложил слишком много усилий, чтобы добиться обратного.

Камердинер выдержал дипломатическую паузу и, когда продолжения не последовало, сказал:

– А вторая причина?

– Ты прекрасно знаешь вторую причину, – нахмурился граф. – Оглянись вокруг, Фелпс. Ты не глупец. Этих жирных цыплят грех не ощипать, как я мог сопротивляться искушению?