Скандал у озера - [73]

* * *

Они не смогли бы сказать, сколько времени провели в таком единении, опьяненные криками радости и глухими стонами.

Наконец, пресыщенные и изможденные, они вернулись в реальность. Дождь барабанил по кровле, капли воды монотонно стучали. Влюбленные улыбнулись друг другу, охваченные счастьем, и снова поцеловались. Пьер первым прервал это волшебство.

– Мне жаль, – сетовал он, – я не смог себя контролировать… Но, если ты забеременеешь, я отвезу тебя за тысячи километров отсюда, в Штаты, туда, где никто нас не знает.

– Я не забеременею, – ответила она вполголоса. – Не забывай, что я медсестра; за время учебы в Монреале я кое-чему научилась. Японский гинеколог Кийосаки Огино изучил циклы женской менструации. Он высчитал дни, когда у женщины нет шансов зачать ребенка. Исходя из разработанной им схемы, я ничем не рискую. Церковь не одобряет его методику, и, возможно, доктор ошибается, но, если хорошенько поразмыслить, его выводы логичны.

Слова Жасент показались Пьеру циничными, он нахмурился.

– Ты рассказывала об этом Эмме? – спросил он.

– Нет. Хотя, зная о ее образе жизни, я, наверное, должна была это сделать. Но чаще всего женщин, особенно женщин верующих, шокирует мысль о том, чтобы помешать рождению ребенка. Однажды я попробовала поговорить об этом с одной молодой матерью в лечебнице. В двадцать шесть лет она родила уже пятого ребенка. Она сказала, что ее достойный супруг был бы раздосадован, если бы она в скором времени не подарила ему шестого.

Пьер улыбнулся какой-то разочарованной улыбкой. В своих рассказах об истории колонизации Квебека его отец часто превозносил традицию, господствующую в больших семьях: их целью было увеличение количества поселенцев, готовых к завоеванию земель, к их вспахиванию и окультуриванию.

– Ты помнишь мадам Розу из Сен-Метода? У нее было восемнадцать детей и шестьдесят правнуков! Она часто хвалилась этим перед моим отцом!

– Конечно, помню! Она отпраздновала свое столетие, окруженная целой толпой своих потомков, – ответила Жасент умиленно. – Казалось, в этой семье царила всеобъемлющая любовь.

Она вздохнула и собрала свои вещи. Пьер оделся не спеша, словно желая продлить сладкие минуты недавнего наслаждения.

– Пойду поищу сухих веток, – сказал он. – Лучше заранее их подготовить, они ведь еще должны высохнуть.

– Погоди, останься еще ненадолго. Я хотела бы, чтобы ты перечитал письмо Эммы… то есть черновик письма, написанный в ее дневнике. Ты уже читал его в Ривербенде, но тогда я обвиняла тебя в ее смерти и ты был шокирован… Мне необходимо знать твое мнение, потому что в прошлом году ты был ближе к ней, чем мы все.

– Это не может подождать? Нам вместе так хорошо!

– Пьер, я буду постоянно думать обо всей этой истории, она будет мучить меня, как только я останусь одна или вернусь на работу в больницу. Мне еще предстоит пережить сочувствие своих коллег. Мне будут задавать вопросы, в то время как у меня нет ни одного ответа, в то время как я лишь пытаюсь все понять.

– Хорошо. Я пообещал тебе помочь, и я не нарушу своего слова.

Жасент, растроганная словами Пьера, протянула ему Эммин дневник с письмом. Он внимательно на него посмотрел, как будто в руках у него был заветный талисман. Всего несколько листков, из которых достаточно было прочесть лишь пару слов, нацарапанных серым карандашом или чернилами, чтобы посеять в его душе бурю, парализовать ядом сомнения.

– Черновик ближе к концу дневника, там, где декабрь, – уточнила Жасент.

Пьер с серьезным и увлеченным видом прочитал один раз, затем перечитал еще раз.

– Мне кажется, что какие-то фразы кажутся искренними, тогда как другие, наоборот, звучат фальшиво, – сказал он. – Ты этого не заметила?

– Увы, заметила, но я списала это на счет ее меланхолии. И все же…

– Что такое?

– Кое-что меня немного смущало и смущает по-прежнему.

Она силилась сдержать подступившие к горлу слезы, на ее лице читалась нерешительность, как у ребенка, который боится совершить какую-то ошибку, сказать какую-то глупость. Пьер вновь ощутил всю неизмеримую силу своей любви к ней, все еще сожалея о том, как повел себя после их разрыва.

– Мне не стоило тогда подчиняться тебе, – сказал он. – Я всего лишь несчастный идиот, если так быстро сложил руки. Мы могли пожениться. Ты бы занималась в Монреале, я бы наверняка нашел там какую-нибудь работу, рядом с тобой. Прости меня, любимая.

Жасент положила голову на его плечо, думая в это время о том, как бы лучше передать ему свои чувства в отношении письма.

– Это письмо не похоже на стиль остальных записей, которые она делала в своем дневнике, – осторожно продолжила девушка. – Ты знаешь, что произошло, я подробно тебе рассказала. Все это, если коротко, выглядит так: она сбежала из больницы, направилась на улицу Марку, надела свое красное платье, написала письмо или даже два письма, а затем поехала в Сен-Прим, чтобы там утопиться. Пьер, кто бы перед смертью создавал черновик такого письма? Уж точно не юный начинающий педагог!

Влюбленные замолчали, затерянные в своих мыслях, освобожденные от неосознанных желаний плоти, но все еще жаждущие ласки, благословенного присутствия друг друга. Робкие размышления, в которые Пьер пустился в свою очередь, пытаясь найти какое-то решение, перемежались с невероятно нежными поцелуями. Ободренная его близостью и предупредительностью, Жасент дала волю слезам умиротворения.