Скалаки - [45]

— Да сохранит господь бог ваше высокое сиятельство, милостивый князь, да осенит вас благословение всемогущего, да спасет оно вас от всяких бед и дарует радость и здравие вам и потомкам вашим, да приумножит он добрые дела ваши; от души желаем, чтобы вовеки не угас славный княжеский род и чтобы имя его свято хранилось в памяти народной от поколения к поколению. Да не иссякнут к нам милосердие и благосклонность ваши, коим смиренно поручаем себя, и да пребудет с нами, вашими покорными верноподданными, княжеская милость.

Сложив жезл к ногам нового господина, бургомистр от имени горожан обещал ему «послушание, верность и покорность». После принесения присяги управляющий от имени князя вернул ему жезл. Вслед за бургомистром с низкими поклонами подошли представители Чешской Скалице, Упице и Гронова, старосты и коншелы всех деревенских общин, которые тоже сложили жезлы свои к ногам князя. Последние присягали не только на «послушание, верность и покорность», но и на «крепостную зависимость». Приняв от управляющего знаки своего достоинства, они с поклонами отошли.

Затем поднялся королевский камергер. Взяв у камердинера княжеский жезл, он сделал несколько шагов вперед и от имени ее величества императрицы вручил жезл молодому князю, торжественно провозгласив:

— Иосиф князь Пикколомини!

Во дворе громко звучали фанфары, окна сотрясались от выстрелов мортир, гости поднялись, и все присутствующие служители, крестьяне и горожане трижды прокричали: «Vivat!» Вновь загремели фанфары, загрохотали мортиры, а внизу, во дворе замка, заглушая звуки музыки, раздавались крики толпы.

Во всем зале хранил молчание только Рыхетский, а во дворе — Балтазар Уждян, который с мрачным лицом стоял возле Лидушки.

Полный напряженного и тоскливого ожидания, Иржик не обращал внимания на крики и не присоединялся к ним.

— Сейчас выйдут, — пронеслось в толпе.

— Идут, — опять шум и крики, толкотня и давка. Всем хотелось видеть своего повелителя во всем его блеске.

— Смотрите, вот они! — Музыка заиграла еще громче, позади замка загремели выстрелы, и с новой силой раздались возгласы.

Вот уже показались господа в дорогих вышитых одеждах: князь, королевский камергер, графы, бароны и знатные дамы с напудренными высокими прическами, в роскошных пышных платьях разных цветов. Мушкетеры и слуги тщетно пытались сдержать народ.

Началась давка. Князь, милостиво кивая головой и улыбаясь народу, приближался к часовне. Никто не успел заметить взметнувшейся с быстротой молнии руки и блеснувшей на солнце стали. Раздался страшный крик. Поднялся шум и общий переполох.

— Князь убит! Князь мертв! — пронеслось по толпе из уст в уста. Самое большое смятение поднялось у часовни. Волнение, царившее там, напоминало разбушевавшееся озеро.

Иржик, который вначале изо всех сил старался пробиться вперед, услышав об убийстве, побледнел как стена. Он сразу вспомнил отцовские слова, перед взором юноши промелькнуло бледное лицо Микулаша, его печальный, странный взгляд.

— Пропустите меня! — кричал он и локтями пробивал себе дорогу к часовне, у дверей которой столпились княжеские слуги и солдаты. Здесь же стоял и знакомый нам камердинер молодого князя. Среди них возвышалась фигура человека в крестьянской одежде. Взглянув туда, Иржик остолбенел: вязали его отца. Князя, которого осматривал доктор Силезиус, окружили знатные гости. Перепугавшиеся дамы, придя в себя, постепенно выходили из часовни, куда они скрылись, как только поднялся переполох. Иосиф Парилле даже не был ранен.

Камердинер подошел к управляющему и передал ему длинный нож.

— Вот оружие этого негодяя.

Микулаш Скалак, не чувствуя ударов, которые обрушила на него княжеская челядь, повернулся в сторону, откуда он услышал крик, но стража потащила его прочь. Микулаша провели через оба двора на третий, где была темница для непокорных крестьян. Дорогой его били, грубо толкали и ругали.

Подобно тому как вначале по толпе пронеслись слова: «Князь убит!», так теперь из уст в уста передавалось имя Скалака. Оно дошло до Балтазара Уждяна и до Лидушки.

— Господи Иисусе! — воскликнул Салакварда глухим голосом. Он редко произносил эти слова. — Ступай за ограду, Лидушка, и жди меня там, а я еще здесь задержусь.

Он бросился вслед за толпой, а Лидушка за ним. Она побледнела и еле сдерживала слезы.

— Скалак! Скалак! — раздавалось повсюду.

— Он хотел убить князя! Его схватили! — говорили кругом.

Лидушка вспомнила речи Иржика и подумала: «Это он».

Князь и почти все гости вернулись в замок. Их светлость нуждался в покое. Но в часовне, несмотря ни на что, играла торжественная музыка. Священник в переполненной народом часовне служил мессу и громким голосом пел, вознося благодарность небесам за спасение милостивого князя.

У самой тюрьмы Микулаш Скалак обернулся. До сих пор он молча и терпеливо сносил все мучения, но теперь, обратившись к народу, который из любопытства придвинулся вплотную к нему, громко крикнул:

— Я хотел освободить вас! — Лицо его было бледно, волосы растрепаны, одежда разодрана, на лбу алела кровь.

Все застыли, с удивлением глядя на истерзанного человека, который был похож не на убийцу, а на мученика. Все увидели, как к нему пробился через толпу молодой человек, как он коснулся руки, метившей в грудь князя, как Скалак наклонился к нему. Но его оттащили и увели. В черном провале дверей еще раз мелькнуло бледное окровавленное лицо Микулаша, и двери захлопнулись.