Скалаки - [11]

Шрифт
Интервал

Видя почтительность Уждяна, Микулаш вспомнил, что камердинер упоминал о молодом князе. В первое мгновение он испугался: как это он, крепостной, осмелился поднять руку на князя, на своего милостивого господина.

— Это его светлость, князь Пикколомини, — почтительно сказал Балтазар, обращаясь к Скалаку. — Ему дурно. Помогите поскорей!

Микулаш стоял в нерешительности, опустив голову. Он заметил радость мести, блеснувшую в серых глазах камердинера, который с усмешкой посмотрел на молодого крестьянина.

— Чего стоишь, как баран, ты, бунтовщик! — набросился он на Микулаша. — Живо, помогай!

Но Микулаш упрямо поднял голову; в нем заговорила кровь предков. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты.

Старый Скалак сидел в каморке на низком разрисованном сундуке возле постели и гладил своей старческой рукой голову Марии, очнувшейся от обморока. Он накрыл ее всеми перинами, какие только нашлись в каморке, а Иржик укутывал ей ноги старой шалью. Из-под перин было видно только бледное лицо девушки, обрамленное темными распущенными волосами.

— Где Микулаш? — спросила она тихим голосом.

В эту минуту мрачный, озабоченный Микулаш вошел в каморку и печально посмотрел на своих близких.

Молодой князь пришел в себя; с минуту он растерянно осматривался вокруг. Его смутила фигура в белом плаще. Но камердинер радостно сообщил ему, что они спасены, и вкратце рассказал, как все произошло, не забыв упомянуть о своей драке с Микулашем. Пикколомини хотел немедленно уехать.

— Ваша светлость, ночь морозная, а вы, осмелюсь заметить, несколько ослабели.

Камердинеру уже не хотелось ехать ночью. Он надеялся, что под охраной драгуна они здесь спокойно переночуют.

— Поедем домой, этот солдат нас проводит.

— Ваша светлость, — став навытяжку, заговорил Балтазар на ломаном немецком языке. — Я должен к утру доставить в Броумов приказ. Но тут, недалеко от дороги, есть еще один дом, там вы будете в безопасности.

— А где эти?.. — воскликнул вдруг Пикколомини, вспомнив о непокорных крестьянах.

— Они тут рядом.

— Немедленно приведите их сюда, а ты доставишь их в замок, — приказал он Балтазару.

— Ваша светлость, я еду с депешей. А эти люди все равно не сбегут до утра.

— Но утром, ваша светлость, этих крестьян надо забрать и отправить в замок, — поспешно сказал камердинер.

Балтазар метнул на него искрометный взгляд, словно желая пронзить его насквозь. Но слуга этого не заметил.

— Поручаю это твоим заботам! — ответил князь. Камердинер пристегнул к поясу князя саблю, закутал его в большой темный плащ, после этого оделся сам.

Балтазару велели вывести лошадей. Но прежде чем пройти в хлев, он завернул вправо и очутился в тускло освещенной каморке. Скалаки, понурившись, молча сидели у постели. Иржик боязливо поглядывал то на деда, то на отца. Услыхав звон шпор, Мария со страхом посмотрела на дверь. В двери мелькнула фигура в белом плаще.

— Не бойтесь, это я, Балтазар.

Пожав руку старому хозяину, драгун с состраданием посмотрел на Марию.

— Узнаешь меня, Марженка? — приветливо спросил он шепотом. — Ну как, лучше тебе?

Девушка кивнула головой.

Затем солдат обратился к мужчинам.

— До утра вы должны уйти отсюда. Помощи ждать неоткуда, — сказал он глухим голосом.

— Знаем, — ответил Микулаш.

— Как только мы уедем, собирайтесь.

— Зачем ты приехал сюда, Балтазар?

— Твое счастье, что я проезжал мимо. Чего бы ты добился, если бы прикончил князя? Это ведь не то что убить простого человека. Но помни, этот князек мстительный. Куда думаете направиться?

— Сами еще не знаем.

— Только поскорей! Может быть, еще встретимся. Слышишь, они уже собрались. Сохрани вас бог! — Голос старого драгуна звучал искренно и сердечно. Он всунул в руку Микулаша кошелек, в котором было немного серебра. Подойдя к Марии проститься, он отстегнул фляжку с остатками вина и положил ее на постель. — Это для подкрепления. Ну, с богом, всего хорошего!

Мужчины сердечно пожали ему руку; маленького Иржика драгун второпях не заметил. В каморке наступила тоскливая тишина; снаружи послышались шаги, звон шпор и ржание коней. Стоя у окошка, Микулаш наблюдал, как три всадника выехали из ворот и направились по дороге в гору.

Микулаш посмотрел на звездное небо и невольно сжал кулаки. Весь мир опостылел ему. «И как только бог, справедливый бог, допускает все это?»

Его седовласый отец стоял, склонившись над бледной Марией. Но вот ноги старика задрожали; стиснув руки, он опустился на колени, голова его поникла, и в тихой каморке послышался глубокий вздох, подобный болезненному стону.

— Неужели мы должны уйти отсюда… Бросить свой дом… Бросить!..

Глава седьмая

ТЩЕТНЫЕ ПОИСКИ

Над заснеженными горами зарделось небо. Первый луч света, проникший в приземистый домик «На скале», не разбудил его обитателей, не осветил голову старого хозяина, склонившуюся у окна; луч скользнул к бедной постельке Иржика, но в этот раз ему некого было будить — постель была пуста. Проворная хозяйка Мария не высекала огонь, чтобы затопить печку. «На скале» стояла тишина. Мороз повесил на окна белые кружевные занавески. В избе было холодно. Валялись опрокинутые стулья, стол был сдвинут с обычного места, со скамейки свисал забытый платок, одеял на кровати не было. Хозяева покинули дом, бежали, как сотни других крестьянских семей.


Еще от автора Алоис Ирасек
Старинные чешские сказания

Давайте послушаем сказания давних времён. Послушаем о нашем праотце, о предках наших, о том, как пришли они на эту землю и расселились по Лабе, Влтаве и иным рекам нашей родины.Послушаем дошедшие до нас из тьмы веков чудесные предания наших отцов, поклонявшихся богам в тени старых рощ и приносивших жертвы родникам, журчащим в долинах тихих, озёрам, рекам и священному огню. Вспомним седую старину…


Псоглавцы

«Псоглавцы» — не только самый популярный роман Алоиса Ирасека, но, пожалуй, и одно из самых любимых произведений в Чехословакии. «Псоглавцы» были написаны в 1883–1884 годах. В 1882 году писатель побывал в Ходском крае, где изучал нравы и обычаи, собирал материалы, которые легли в основу исторической картины драматических событий в Чехии на рубеже XVII–XVIII веков.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.