Скалаки - [10]
Часто, находясь, как сегодня, в пути, Балтазар тихонько напевал одну из тех солдатских или разудалых песен, которым он научился у лагерных костров или в корчмах, но сегодня, на морозе, было не до пения. Вдруг солдат быстро поднял голову: ему показалось, что рядом появились огромные тени. Он огляделся. Черные трубы сожженных домов высились у самой дороги, из-под снега торчали остатки стен и обгоревшие балки.
Балтазар остановился. Иной драгун королевы и глазом бы не моргнул. «Что ж, война есть война», — подумал бы он. Но Уждян не пожал равнодушно плечами, а стал рассматривать развалины крестьянской усадьбы. Он знал людей, которые здесь когда-то жили. Они покинули свое разоренное хозяйство и бог знает где теперь скитаются.
Быстро проехав селом и очутившись у подножья горы, он осадил лошадь. Там, наверху, между деревьями мелькнул красный свет, мигнул, как болотный огонек, и пропал. Откуда взялся свет в такое позднее время? Но что это? Драгун, насторожившись, внимательно прислушался. Ему показалось, что кто-то крикнул и сразу же умолк. Он собрался уже пришпорить коня, чтобы мигом достичь вершины, как снова загорелся огонек, на этот раз более яркий и совсем в другом месте; пламя теперь не мигало, а плыло в вышине, как кровавая звезда; оно виднелось в стороне от избы, хорошо знакомой Уждяну, и вдруг повисло над обрывом. Уждян напряженно всматривался и прислушивался, но кругом было тихо. Драгуну не было нужды прибегать к шпорам — хватило бы и одного словечка — он только сжал коленями бока своей гнедой, и она рысью побежала в гору. Балтазар уже слышал шум ночного ветра в ветвях «На скале», но огня не было видно. Когда ж он приблизился к дому, вновь мелькнул свет и послышались возбужденные голоса.
— Э, старушка, тут что-то не ладно, — сказал всадник, обращаясь к своей лошади, и дернул поводья, — не иначе как здесь орудует банда мародеров. А ну-ка поспеши, старушка, поспеши!
Умное животное словно поняло, пустилось рысью, и через минуту драгун уже стучал в ворота. Не получив ответа, он постучал сильнее.
— Не слышат, что ли, или им некогда! Ну, посмотрим, в крайнем случае возьмем эту крепость приступом!
Выпрямившись в седле и бросив взгляд на пистолеты и карабин, Балтазар проехал под развесистыми деревьями вдоль забора и очутился у самого дома. Нагнувшись, он заглянул в окно. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что происходит в избе. Драгун изо всех сил стукнул несколько раз рукой в раму маленького окошка, так что деревянная стена ветхого домика затряслась, и крикнул:
— Эй, что здесь происходит?
Микулаш Скалак, который только что схватил камердинера, услыхав неожиданный стук, отпустил его. Взбешенный крестьянин с удивлением посмотрел на окно, откуда слышался голос.
Камердинер подскочил к окну:
— Сюда! На помощь! Убивают! На помощь! Сюда! Сюда! — закричал он и выбил стекло.
За окном виднелись темная фигура лошади и белый плащ всадника; драгун нагнулся, и горевшая в избе лучина осветила его темное, загорелое лицо, блестящие глаза и большие усы.
Придя в себя, Микулаш подскочил к окну, чтобы вновь броситься на камердинера, не обращая внимания на неожиданное появление защитника. Но, увидев драгуна, он остановился и с удивлением воскликнул:
— Салакварда!1
— Не заставляй меня мерзнуть, Микулаш, отворяй, сейчас во всем разберемся.
Камердинер поник головой, из его груди вырвался вздох: он надеялся, что новоприбывший спасет его, но императорский солдат оказался приятелем этого хама.
— Только посмей шевельнуться! — пригрозил ему Микулаш и направился к двери.
Камердинер видел, как всадник в белом плаще повернул к воротам, въехал во двор. Окно было свободно. Что, если… он оглянулся. Опять на него устремились эти черные глаза. Иржик стоял у двери, а из угла виднелось бледное лицо князя. Камердинер подкрался к лавке, на которую бессильно опустился Пикколомини. Мороз, страх и все впечатления этой ночи сломили слабого, изнеженного аристократа.
За дверью раздался звон шпор, послышались голоса; Микулаш и Балтазар Уждян вошли в избу. Высокий широкоплечий драгун в белом плаще казался великаном. В дверях он должен был нагнуться, а когда выпрямился, головой почти коснулся потолка. Он отвернул воротник и открыл свое уже немолодое смуглое, обветренное лицо с большими усами. Под густыми бровями сверкали маленькие черные глаза, горевшие молодым огнем. Волосы под треуголкой были зачесаны назад, а на затылке болталась косичка с бантом.
Молодой Скалак уже успел вкратце рассказать драгуну обо всем, что произошло. Лицо солдата было строго, черные глаза гневно уставились на камердинера, но, увидев молодого князя, он невольно вытянулся, как перед офицером. Выражение строгости и гнева исчезло с его лица.
Микулаш широко раскрыл глаза и вопросительно посмотрел на драгуна: «Неужели это правда?» Когда он схватился с камердинером, тот, видя, что Микулаш его осилит, стал оправдываться, сваливая всю вину на князя, своего господина. Но разъяренному крестьянину было все равно, кто обидчик — князь или слуга. Он хотел только одного: наказать злодея. Кроме того, молодой Пикколомини и не попался ему под руку. Как только камердинер с Микулашем начали драться в сенях, князь, не помня себя от страха, проскользнул в горницу.
Давайте послушаем сказания давних времён. Послушаем о нашем праотце, о предках наших, о том, как пришли они на эту землю и расселились по Лабе, Влтаве и иным рекам нашей родины.Послушаем дошедшие до нас из тьмы веков чудесные предания наших отцов, поклонявшихся богам в тени старых рощ и приносивших жертвы родникам, журчащим в долинах тихих, озёрам, рекам и священному огню. Вспомним седую старину…
«Псоглавцы» — не только самый популярный роман Алоиса Ирасека, но, пожалуй, и одно из самых любимых произведений в Чехословакии. «Псоглавцы» были написаны в 1883–1884 годах. В 1882 году писатель побывал в Ходском крае, где изучал нравы и обычаи, собирал материалы, которые легли в основу исторической картины драматических событий в Чехии на рубеже XVII–XVIII веков.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.