Скала Таниоса - [69]

— Такой день настанет, если то будет угодно Господу.

Но Господу, по всей видимости, это было не угодно — или больше не угодно. Чего офицер не мог не сознавать, и разочарование, прозвучавшее в его тоне, как нельзя больше обеспокоило Рукоза. Отец Асмы был готов служить армии оккупантов, но при условии, что победа будет за ней. Если завтра египтяне уберутся вон из Горного края, Адиль-эфенди получит обратно свое место правителя Газы или там Асуана, а он-то, Рукоз? Что будет с ним? В тот день он осознал, что слишком далеко зашел, особенно с этим набегом на Сахлейн, вот уж чего ему никогда не простят.

Как бы то ни было, теперь ему надо было поддерживать добрые отношения со своими покровителями.

— Нынче вечером, Адиль-эфенди, я устрою в замке пир, чтобы отпраздновать победу и почтить ваших людей, которые все как один так доблестно сражались…

— Чтобы мои солдаты перепились и их можно было легко истребить!

— Боже сохрани! Кто осмелится напасть на них?

— Если ты дашь хотя бы одному из моих людей хоть одну каплю арака, я велю тебя вздернуть, как предателя.

— Эфенди, я думал, что мы добрые друзья!

— У меня больше нет времени для дружбы. К тому же у нас никогда не было друзей в этом вашем Горном крае. Ни люди, ни животные, ни деревья, ни скалы к нам не добры. Все враждебно, все нас подстерегает… А теперь послушай меня хорошенько, Рукоз! Я офицер, и я знаю только два слова: «повиновение» или «смерть». Которое из двух выберешь?

— Приказывай, я повинуюсь.

— Нынче вечером люди будут отдыхать. В палатках, поодаль от селения. А завтра мы разоружим всех его жителей, дом за Домом.

— Эти люди не желают вам зла.

— Говорю тебе, это скорпионы, и я не буду спокоен, не убедившись, что они лишены и жала, и яда. В каждом доме ты найдешь и конфискуешь оружие.

— А если его там нет?

— Наш паша сказал, что в этом Горном крае не найдется ни одного дома, где не было бы огнестрельного оружия. Не намекаешь ли ты, что он солгал?

— Нет, конечно, он сказал правду.

На следующее утро, на рассвете, люди Рукоза под весьма бдительным надзором солдат Адиля-эфенди приступили к обыску домов селения. Первым был дом брадобрея Руфаила, расположенный по соседству с Плитами.

Когда в его дверь постучались и потребовали, чтобы он сдал оружие, брадобрей сделал вид, что позабавлен:

— У меня нет другого оружия, кроме моих бритв, я могу принести вам одну из них.

Люди Рукоза хотели войти в дом, чтобы все там обшарить, но их господин, который держался рядом с египетским офицером, подозвал Руфаила, чтобы потолковать с ним. Их окружил народ, люди были повсюду — смотрели из окон, сидели на крышах, настороженно приглядываясь и навострив уши. Рукоз заговорил громким голосом:

— Руфаил, я знаю, что у тебя есть ружье, ступай-ка поищи его, не то раскаешься.

Брадобрей отвечал:

— Я тебе клянусь землей, укрывающей гроб моей матери, что в этом доме оружия нет. Твои люди могут все обыскать.

— Если они примутся обыскивать, они не оставят камня на камне ни от твоего дома, ни от твоей лавочки. Они станут рыться под деревьями твоего сада и под хвостом у твоего петуха. А также и под юбкой у твоей жены. Ты меня понял или хочешь увидеть все это собственными глазами?

Теперь брадобрей перепугался.

— И ты думаешь, что я допущу, чтобы все это случилось, только бы сохранить ружье, которым я и пользоваться-то не умею? Нет у меня никакого оружия, могилой матери клянусь, чем еще мне поклясться, чтобы вы мне поверили?

— Наш господин египетский паша сказал: в каждом доме Предгорья имеется ружье. Думаешь, он соврал?

— Боже меня сохрани! Если он так говорит, это, само собой, правда.

— Тогда послушай меня. Мы сейчас продолжим наши поиски, а к тебе заглянем через четверть часа, чтобы у тебя было время подумать.

Тот все не понимал. Тогда Рукоз сказал громко, чтобы все соседи могли воспользоваться его советом:

— Если у тебя нет ружья, купи его и сдай, тогда мы оставим тебя в покое.

Все вокруг захохотали, мужчины вполголоса, женщины более дерзко, звонко, но Рукоз в ответ только усмехнулся. У него, как говорили в селении, была «оборвана жилка приличия». Один из его подручных, подойдя к брадобрею, предложил продать свое ружье. Двести пиастров.

— Только дай его мне незаряженным, — бросил Руфаил. — Чтобы не было искушения пальнуть в кого-нибудь!

Брадобрей зашел в дом. И вернулся с требуемой суммой, высыпал горку монет. Продавец дал ему ружье подержать, пока пересчитает деньги. Потом кивнул, забрал ружье назад и провозгласил:

— Вот и славно, мы изъяли оружие из этого дома!

Разоружение поселян оказалось таким доходным дельцем, что в последующие дни подобные поборы были затеяны и в соседних селениях, а также в Дайруне, у наиболее зажиточных торговцев.

Тем не менее кое-кто из поселян не желал отдавать ни свое оружие, ни денежки. Таких прозвали ферари, непокорными, а день, когда, проведав, что обыски начнутся со стороны Плит, они с ружьями, саблями и запасом съестного скрылись в чащобах лесистых холмов, оставив дома только женщин, калек и мальчиков младше девяти лет, тот день стали называть йом-эль-ферари.

Сколько их было? Из самой Кфарийабды больше шестидесяти человек да столько же с соседних хуторков. Вскоре они наткнулись на тех, кто еще раньше бежал из Сахлейна (некоторые скрывались уже очень давно); за следующие дни подоспели другие: из Дайруна и прилегающих земель. Они условились помогать друг другу, но предводители у всех были разные, и каждый из беглецов держался своего.