Скала - [40]

— Спасибо, утешил. Теперь мне гораздо лучше.

Было начало февраля. Дождь шел не сильный, всего лишь легкая морось, но под порывами холодного северного ветра одежда наша быстро отсырела. Мой воротник промок, и ткань натирала шею, а щеки и колени горели. Мне это нравилось: впервые за две недели я почувствовал себя живым.

— Что случилось, пока меня не было?

Артэр неопределенно махнул рукой:

— Ничего особенного. Ты не пропустил ничего такого, не волнуйся. Разве что таблицу…

— А что это? — название показалось мне очень странным. Я даже вообразить не мог, что это.

— Ну, таблицу умножения.

Я понятия не имел, что это такое, но не хотел показаться глупым, поэтому кивнул:

— Ага.

Мы уже подходили к школе, когда Артэр мимоходом сообщил:

— Я пошел в кружок народных танцев.

— Чего?..

— Народных танцев. Ну, там это… — Артэр поднял руки над головой и начал смешно перебирать ногами. — Всякие па де ба.

Мне начало казаться, что за время моего отсутствия он свихнулся:

— Пэдди Ба?

— Это такой шаг в танце, дурак.

Я удивленно таращился на него:

— Танцы? Ты? Артэр, танцы — это для девчонок. — Я не мог понять, что на него нашло.

Он пожал плечами, показывая, что не воспринимает это всерьез:

— Миссис Маккей сама выбрала меня. Я ничего не мог поделать.

Впервые я подумал, как мне повезло, что я болел. Иначе она могла бы выбрать меня. Мне было искренне жаль Артэра. По крайней мере, до тех пор, пока я не узнал правду.

В три часа дня мы возвращались домой вместе с Маршели. Я не был вполне уверен, что она рада снова меня видеть. Она прохладно поздоровалась со мной, когда я, зайдя в класс, сел рядом, а потом весь день не обращала на меня внимания. Во всяком случае, так это выглядело для меня. Каждый раз, как я пытался поймать ее взгляд, она старательно смотрела в сторону. На переменах на площадке она держалась рядом с другими девочками, прыгая через скакалку, распевая песни и играя в классики. Теперь же, пока мы шли к главной дороге, окруженные компаниями других младшеклассников, Маршели обратилась к Артэру:

— Ты спросил у миссис Маккей, когда мы едем в Сторновэй?

Он кивнул:

— Да, только нужно, чтобы родители подписали разрешение.

— Мне тоже.

— А вы едете в Сторновэй? — Я почувствовал себя лишним. Удивительно, сколько всего можно пропустить за какие-то две недели.

— Танцевальный конкурс, — ответила Маршели. — В мэрии. Все школы острова будут участвовать.

— Танцевальный? — мгновение я был в замешательстве. Но потом все стало ясно, будто летним утром над северным побережьем рассеялся туман. Маршели занималась в кружке народных танцев. Вот почему Артэр вступил туда, даже несмотря на то что другие мальчишки могли засмеять его. Когда я обратился к нему, от моего взгляда скисло бы молоко:

— Не было выбора, да?

Тот пожал плечами. Я поймал взгляд Маршели и понял, что ей понравилась моя реакция. Я ревновал, и она это знала. И подсыпала соли на рану:

— Артэр, можешь сесть со мной рядом в автобусе, если хочешь.

Он был немного смущен и потому старался выглядеть невозмутимо:

— Не знаю, посмотрим.

Мы дошли до поворота на Мелнес, и я задумался, провожал ли он Маршели до дома все то время, пока я болел. Но мы остановились, и стало понятно — девочка не ждет, что мы пойдем с ней и дальше.

— Значит, увидимся в субботу, — сказала она Артэру.

— Ну да.

Он засунул руки поглубже в карманы, пока мы шли к дороге на Кробост. Оглянувшись, я увидел, как Маршели легкой походкой идет по дороге на Мелнес. Артэр шел гораздо быстрее обычного, и мне приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним.

— В субботу? Это ваш конкурс, да?

Артэр покачал головой:

— Нет, конкурс в рабочий день.

— А что тогда будет в субботу?

Артэр упорно смотрел на что-то далеко впереди:

— Я иду играть на ферму.

Я не мог в это поверить. Тогда я не понимал, что чувства, терзавшие меня, — это классические симптомы ревности. Гнев, боль, замешательство, уныние.

— Тебе не разрешат родители! — Я хватался за соломинку.

— Разрешат. Мои мама с папой познакомились с родителями Маршели в церкви. Мама даже подвозила меня в Мелнес в прошлую субботу.

Кажется, у меня открылся рот. Если бы тогда был июнь, туда точно залетели бы мухи.

— Ты был там раньше? — я все еще не верил.

— Пару раз, — он глянул на меня, самодовольно усмехаясь. — Мы играли в ковбоев и индейцев на сеновале.

Мне представилось, как Маршели связывает Артэра тем же самым куском веревки, а на голове у него — тот же красный платок. У меня так пересохло во рту, что я едва мог говорить:

— Она тебя целовала?

Артэр обернулся ко мне. На его лице читались искреннее отвращение и непонимание:

— Целовала меня? — Я услышал ужас в его голосе. — С какой стати ей это делать?

За неимением большего, это стало крупицей утешения в море моего страдания.

В субботу дул северо-восточный ветер. Злой февральский ветер, который нес мокрый снег с дождем. Я стоял у наших ворот в желтом дождевике, непромокаемой шапке и черных сапогах, высматривая «авенджер». Мать уже несколько раз звала меня играть в дом, говоря, что я замерзну насмерть. Но я твердо решил ждать. Думаю, в глубине души я надеялся, что Маршели и Артэр просто жестоко пошутили. И я был бы счастлив простоять так все утро, если бы только машина так и не проехала. Но она показалась чуть позже девяти тридцати. За рулем была мать Артэра, а сам он прижимался к окну. Стекло запотело от его дыхания, но мне все равно была отчетливо видна его ухмылка. Он легко, на аристократический манер, взмахнул рукой. Я смотрел на него, пока мокрый снег жалил мне лицо и слепил глаза, скрывая слезы. Но я все равно чувствовал горячие дорожки, бегущие по щекам.