Скала - [38]

— Тут воняет.

— Ну, это же ферма, — Маршели едва ли считала тему достойной обсуждения. — На фермах всегда воняет.

Внутри сеновал оказался огромным. Он был забит тюками с сеном почти до самой рифленой жестяной крыши. Маршели начала карабкаться по нижним тюкам наверх. А когда поняла, что я не лезу за ней, сердито обернулась и помахала, призывая взбираться следом:

— Давай!

Я неохотно стал карабкаться туда, где между крышей и тюками оставалось свободное пространство размером с маленькую комнату, закрытое со всех сторон.

— Это мой домик. Папа сделал его для меня. Правда, мне придется с ним расстаться, как только мы начнем брать отсюда сено, чтобы кормить животных. Нравится?

Я подумал, что это замечательно. У меня не было угла, который я мог бы назвать своим, за исключением крошечной спальни на чердаке — ее обустроил для меня отец. Но чем бы я там ни занимался, это было слышно всему дому. Поэтому я проводил большую часть времени на улице.

— Тут здорово!

— Ты когда-нибудь смотрел про ковбоев по телевизору?

— Конечно, — ответил я небрежно. Я видел что-то под названием «Элиас Смит и Джонс», но уследить за сюжетом мне было не так уж легко.

— Вот и хорошо. Тогда будем играть в ковбоев и индейцев.

Сначала я подумал, что Маршели имеет в виду какую-то настольную игру. Но она объяснила, что я буду ковбоем, попавшим в плен к индейцам, а она — индейской принцессой, которая в меня влюбилась и поможет мне сбежать. Это не было похоже на те игры, в которые мы обычно играли с Артэром, так что я не испытывал особого энтузиазма. Впрочем, Маршели уже все обдумала и, взяв дело в свои руки, не оставила мне времени для возражений.

— Садись здесь, — она отвела меня в угол и усадила спиной к тюкам. На минуту отвернувшись, она достала что-то из тайника в сене и вернулась обратно, держа в руках моток веревки и большой красный платок. — Сейчас я тебя свяжу.

Мне эта идея не понравилась, и я стал подниматься:

— Мне кажется, это не лучшая мысль.

Но Маршели с неожиданной твердостью толкнула меня назад:

— Так надо! Ты должен быть связан, чтобы я могла прийти и освободить тебя. Но ты же не сможешь сам себя связать, правда?

— Думаю, да, — очень неохотно, но я все же признал это.

Маршели связала мне руки за спиной, а потом обернула меня веревкой и ею же связала лодыжки, так что мои колени оказались поджаты к подбородку. Я чувствовал себя спеленатым и беспомощным. Девочка отступила, чтобы взглянуть на свою работу, и удовлетворенно вздохнула. Я начал серьезно сомневаться в том, насколько разумно было вообще приходить сюда. Но худшее было впереди: Маршели наклонилась и начала завязывать мне глаза красным платком.

— Эй, что ты делаешь? — я тряхнул головой, пытаясь ее остановить.

— Не дергайся, глупый. Ты не должен ничего видеть: индейцы всегда завязывают пленникам глаза. И вообще, если ты увидишь, что это я пришла, то можешь выдать нас.

К этому моменту у меня появились серьезные опасения насчет умственного здоровья Маршели, и я начал паниковать:

— Выдать? Кому? — я оглядел пространство между тюками. — Тут же никого нет.

— Конечно, есть. Только они сейчас спят. Именно поэтому я могу прокрасться сюда в темноте и освободить тебя. А сейчас сиди смирно, пока я не завяжу тебе глаза.

Позволив связать себя, я едва ли я мог ей сопротивляться, так что я громко вздохнул и с ложным смирением покорился. Маршели снова наклонилась, закрыла мне глаза платком и завязала его концы у меня на затылке. Мир почернел, и только по краям повязки просачивался свет, окрашивая все красным.

— Отлично, теперь только ничего не говори, — прошептала Маршели, и я услышал удаляющиеся шаги в шелесте сена. А потом наступила тишина. Она длилась так долго, что я испугался, уж не решила ли девочка оставить меня тут, связанного и слепого. По крайней мере, она не засунула кляп мне в рот.

— Что происходит?

Раздавшийся голос звучал гораздо ближе, чем я предполагал:

— Ш-ш-ш! Они тебя услышат, — это был даже не шепот, а дыхание.

— Кто?

— Индейцы.

Я вздохнул и стал ждать. Ноги начали затекать, а я не мог их распрямить. Тогда я поерзал, чтобы как-то сменить позу, и зашелестел сеном.

— Ш-ш-ш! — снова раздался голос Маршели.

Теперь я слышал ее шаги — она ходила вокруг меня по тайной соломенной комнате. А потом снова стало тихо. Вдруг я почувствовал ее жаркое дыхание на своем лице и едва не подпрыгнул от испуга. Я и не думал, что она так близко. От нее все еще пахло лимонадом. Мягкие влажные губы легли на мои, так что я даже почувствовал лимонадным вкус. Но я был так испуган, что резко отдернул голову назад и ударился о тюк сена за спиной. Услышав хихиканье Маршели, я закричал:

— Прекрати! Развяжи меня сейчас же!

Но она все продолжала хихикать.

— Маршели! Я серьезно. Развяжи меня. Развяжи! — я был готов заплакать.

Откуда-то снизу раздался голос:

— Эй! У вас там все нормально? — это была мать Маршели.

Голос Маршели громом отдавался в моих ушах, когда она откликнулась:

— Все хорошо, мам. Мы просто играем.

И она начала быстро меня развязывать. Как только она освободила мои руки, я сорвал с себя повязку и с трудом встал на ноги, стараясь хоть как-то восстановить собственное достоинство.