Сизифов труд - [52]
– Это как же так?
– Эх, знаете что, лучше я пойду пешком… – сказал вдруг гимназист. – Клячи ваши не больно резвы, еле идут, а мне к спеху. Отдайте-ка мне мой гривенник…
– Гривенник? Это, стало быть, тот, что вы мне дали?
– Ну, а какой же?
– Да с чего бы это я стал вам деньги отдавать… – сказал мужик, размахивая бичом над хвостами своих клячонок.
– Ну как же? Ведь я и пяти минут на вашем возу не просидел.
– Да что мне в том? Ехать так ехать, а неужто ж я стану вам деньги отдавать…
– Давайте-ка деньги, а то как бы между нами не вышло чего!..
– Это между нами-то?
– Ну да!
– Вио-ооо!.. – произнес мужичонка так спокойно, словно Радека тут и не было.
Слезы навернулись на глаза юного путника. Все ему не удавалось в пути. Он не промолвил больше ни слова и двинулся дальше. В задумчивости он шагал все шире и не успел оглянуться, как прошел расстояние в несколько верст. Было еще жарко, только придорожные столбы и кусточки стали отбрасывать более длинные тени. Вдруг путник услышал позади глухой грохот колес и увидел быстро двигающийся огромный клуб пыли. Вскоре с ним поравнялась превосходная пара буланых лошадей, запряженных в бричку, в которой сидел кучер в ливрее и шляхтич в соломенной шляпе и парусиновом кителе. Шляхтич был молод, усат и, разумеется, смугл от загара. Взгляд у него был быстрый, твердый, тяжелый и до того подлинно барский, что в Радеке тотчас заговорила холопская душа, и он снял шапку. Бричка проехала мимо, окутав его облаком пыли. Стоя зажмурившись и повернувшись спиной к дороге в ожидании, когда осядет пыль, он вдруг услышал хриплый, повелительный голос:
– Эй, молодой человек, эй!
Радек открыл глаза и увидел, что бричка остановилась на расстоянии нескольких десятков шагов, а шляхтич подзывает его к себе таким жестом, словно сулит пятьдесят плетей.
– Молодой человек! – кричал тот все громче. Радек подбежал к бричке и с обнаженной головой остановился у подножки.
– Откуда держим путь, молодой человек? – спросил шляхтич уверенным голосом следователя.
– Из-под Пыжогловов.
– Откуда?
– Из Нижнего Паенчина.
– А кто такой, чей сын?
– Так, одного там…
– Какого такого «одного… там»?
– Крестьянина.
– Не угодно ли… крестьянина. И куда же ты топаешь в одиночку, любезный?
– В Клериков.
– Фью-фью! А зачем?
– Учиться, вельможный пан.
– Что за черт! На ученье у отца средства есть, а на подводу нет? Лошадей держит отец?
– Нет.
– Так откуда же, черт возьми, он берет на ученье, если даже лошадей…
– Мой отец работает в усадьбе… – сказал Радек, покраснев.
– Приказчиком, что ли?
Мгновение Ендрек колебался, страстно желая солгать и подтвердить, но, наконец, превозмог себя и признался:
– Нет, в работниках.
– Не угодно ли! Теперь уж, значит, и батраки дают своим детям образование в Клерикове. И в который же класс ты топаешь с эдаким ранцем, философ?
– В пятый, ваша милость.
– В пятый? Не угодно ли!.. И чем же ты там живешь, в Клерикове, раз дела так обстоят?
– В Пыжогловах я давал уроки.
– В Пыжогловах? Я спрашиваю про Клериков.
– Я еще не знаю Клерикова, ваша милость.
– Так это ты в первый раз?
– В первый.
– И думаешь там тоже своими уроками промышлять?
– Не знаю, ваша милость. Так, иду…
– «Так» идешь? Ну, садись на козлы, подвезу тебя до города.
Радек быстро взобрался на козлы и сел возле дюжего кучера в летней ливрее в белую и голубую полоску и ливрейной фуражке. Лошади рванулись с места и понеслись в клубах серой пыли. Лишь изредка перед глазами подростка мелькали небольшие избы, деревья, верстовые столбы и далекие рощи. Теперь он уже не управлял ни собой, ни своими решениями. Всем стал распоряжаться слепой случай или чужой каприз. Он знал лишь, что по приезде, который и сам по себе был результатом счастливо сложившихся обстоятельств, его ждет множество потрясающих неожиданностей, которые могут по-всякому обернуться. «Что будет дальше? Какой он, – думалось ему, – этот Клериков? А может, удастся… Начало было плохое, зато, может, теперь…»
На шоссе появились предвестники Клерикова: больше пешеходов, возов с тесом, господских бричек и длинных дрог, на которых тряслись целые вороха евреев. В одном месте под горой вырос большой кирпичный завод, а дальше на горизонте какая-то фабричка из красного кирпича. Радек видел такие здания впервые. Сердце его сжала какая-то длительная судорога и все чувства словно онемели. В таком состоянии ложного спокойствия юноша приехал в город. Клериков произвел на него впечатление громадного каменного лабиринта. Дома показались ему невероятно высокими, грохот ошеломил его, а улицы тянулись перед его глазами бесконечно. На рынке шляхтич бросил кучеру короткое приказание:
– На Тарговщину!
Бричка свернула в боковые улички, грязные и смрадные, съехала с мостовой на шоссе, обсаженное огромными деревьями, и среди плохоньких домишек предместья остановилась у ворот более представительного строения, напоминавшего просторный, приземистый господский дом в деревне. Шляхтич вылез из брички и бросил Радеку:
– Слезай, молодой человек, и иди за мной.
Мальчик соскочил с козел и машинально последовал за шляхтичем, не отступая от него ни на шаг. Тот поднялся по ступенькам из каменных плит в покосившиеся, неопрятные сенцы и, открыв дверь налево, сам отправился дальше, а Ендреку жестом приказал обождать. В кухне топтались две служанки, толстая кухарка в платке, придававшем ее голове сходство с аистиным гнездом, и молодая простоволосая девушка. Обе украдкой поглядывали на пришельца, который неподвижно стоял возле большой печи. Наступал вечер, и золотое сияние зари сочилось в кухню сквозь грязные, мутные оконные стекла. Радек невольно устремил глаза к окну и, почти не сознавая, что с ним происходит, потерявшись в стремительном потоке подхвативших его событий, спрашивал себя мысленно – он ли это? Он был весь в пыли, измучен дорогой, его томила жажда. Неподалеку стояла бочка с водой, а на краю ее жестяная кружка, но он боялся шевельнуться. За соседней дверью был слышен громкий разговор, бесцеремонный мужской смех и женские восклицания. Молоденькая горничная принялась ставить самовар, кухарка приготовляла мясо на котлеты, как вдруг дверь распахнулась и шляхтич, привезший Радека, позвал:
Впервые повесть напечатана в журнале «Голос», 1897, №№ 17–27, №№ 29–35, №№ 38–41. Повесть была включена в первое и второе издания сборника «Прозаические произведения» (1898, 1900). В 1904 г. издана отдельным изданием.Вернувшись в августе 1896 г. из Рапперсвиля в Польшу, Жеромский около полутора месяцев проводит в Кельцах, где пытается организовать издание прогрессивной газеты. Борьба Жеромского за осуществление этой идеи отразилась в замысле повести.На русском языке повесть под названием «Луч света» в переводе Е.
Роман «Верная река» (1912) – о восстании 1863 года – сочетает достоверность исторических фактов и романтическую коллизию любви бедной шляхтянки Саломеи Брыницкой к раненому повстанцу, князю Юзефу.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1896, №№ 8—17 с указанием даты написания: «Люцерн, февраль 1896 года». Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения» (Варшава, 1898).Название рассказа заимствовано из известной народной песни, содержание которой поэтически передал А. Мицкевич в XII книге «Пана Тадеуша»:«И в такт сплетаются созвучья все чудесней, Передающие напев знакомой песни:Скитается солдат по свету, как бродяга, От голода и ран едва живой, бедняга, И падает у ног коня, теряя силу, И роет верный конь солдатскую могилу».(Перевод С.
Публикуемые в настоящем томе избранные места из дневников Жеромского составлены по изданным в Польше в трех томах дневникам писателя. Жеромский вел дневник в молодости на протяжении ряда лет (1882–1891). Всего дневник насчитывал 21 тетрадь, 6 из которых не сохранились. Дважды дневник терялся – первый раз при жизни писателя в его родном городе Кельцы и второй раз во время войны: рукопись дневника была вывезена гитлеровцами из Национальной библиотеки в Варшаве, где хранилась после смерти писателя.В дневнике, охватывающем почти десятилетие жизни писателя, отразилась напряженная, духовно насыщенная жизнь молодого Жеромского.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1892, № 44. Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895). На русском языке был впервые напечатан в журнале «Мир Божий», 1896, № 9. («Из жизни». Рассказы Стефана Жеромского. Перевод М. 3.)
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1891, № 5 как новелла из цикла «Рефлексы» («После Седана», «Дурное предчувствие», «Искушение» и «Да свершится надо мной судьба»). Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895). На русском языке был напечатан в журнале «Мир Божий», 1896, № 9, перевод М. 3.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.