Сияние - [5]

Мы предполагаем, что она мертва, хотя никто из нас не может быть в этом уверен. Её нет ни здесь, ни там, насколько можно судить. Что же приключилось той жуткой осенью на далёких венерианских берегах? Что с нею произошло? Неужели она разделила ужасную судьбу жителей разрушенного посёлка, того самого, чью тайну намеревалась раскрыть и объяснить? Нам не дано узнать. Мы знаем лишь то, что больше её не увидим, и это, мои верные читатели, способно разбить любое сердце пополам.

Мы все собрались в прошлую субботу, притворяясь, будто знаем, что произошло, и будто испытываем уверенность в том, что можем её похоронить. Семь бывших жён Анка и прежних мачех юной Северин стояли рядом с ним, и их красивые лица отражали утончённую разновидность скорби, которую способны породить лишь те, кто с рождения тренировался жить на экране, отражая для нас наши собственные чувства в виде лунных эмоций, более мягких и убедительных, более холодных и деликатных.

И шокирую ли я кого-нибудь, если поведаю, что кивнула восьмой застывшей фигуре, которая стояла в значительном отдалении, и чёрная вуаль скрывала её лицо от любого взгляда вроде моего, способного высмотреть некое родственное сходство с пропавшей документальщицей в линии носа или копне волос? С той самой режиссёршей, чей гроб из сказки, пустой и хрустальный, с бархатной красной подушечкой (ничья голова не лежала на бархате, ничьи ноги не виднелись под саваном), украшенный воробьиными крыльями из слоновой кости и миртовыми ветвями из оникса, стоял пред нами, и над ним молились все блистательные люди, которых Северин когда-то любила.

Не сомневаюсь, она бы возненавидела этот гроб.

Но оторвите глаза от кометы Локсли – Шевченко и взгляните на истинных звёзд вечера! Персиваль Анк и его умопомрачительно милая дочь неполных пяти лет, Северин. Вот она бежит по дорожке, смеётся, и чёрные кудри пляшут, а миниатюрный турнюр красного бархатного платья от Барбо расшит осколками гранатов, которые на её детской талии не столько блестят, сколько полыхают. Однажды она станет красавицей, если отец об этом позаботится. Она оглядывается и подзывает его. Он, как всегда, застенчивый и не от мира сего, одет в безусловно восхитительный красный костюм, в тон наряду дочери. Обратите внимание на цветок венерианского мирта в оправе из слоновой кости на его лацкане – возможно, это намёк на то, где будет происходить действие следующего шедевра! Анк поправляет очки с алыми стёклами и следует за дочерью, длинные хвосты его смокинга от Айхендорфа по последней моде обшиты трепещущими воробьиными перьями, выкрашенными в эффектный оранжевый цвет. (Лично я абсолютно очарован новым птичьим направлением в мужской моде этого сезона. Намереваюсь вскорости заказать для себя двубортный попугайский костюм!) Малышка Северин, танцуя вдоль прохода, достаёт из шёлковой сумочки настоящие лепестки венерианского тамаринда и разбрасывает впереди – маленькая богиня, умело руководящая поклонением самой себе. Её звонкий смех и улыбка привлекают с десяток микрофонов и камер, и над ними безусловно будут корпеть ваш покорный слуга, а также соперники вашего покорного слуги, пытаясь разузнать, кто же загадочная мать этого ребёнка – какая старлетка, какая жена директора студии, какая светская львица, неподобающим образом поведшая себя однажды в воскресную ночь, подарили нам обескураживающего бесёнка, сопровождающего лучшего из режиссёров Города Мишуры [6]?

Присутствовал и был замечен тот, с кем у Северин случился длительный роман – кинематографист Эразмо Сент-Джон, шокирующе похудевший в сравнении с былой комплекцией профессионального боксёра. Его увядшая рука сжимала пальцы того мальчика, об интервью с которым мы все умоляли, будь оно длиной в минуту или две – того мальчика, которого привезли из Адониса вместо Северин, то существо, которое мы здесь, в Городе Мишуры, должны лицезреть взамен нашей старой подруги. На момент написания этой колонки ребёнок никаким образом не продемонстрировал способность говорить. Какое разочарование для нашего маленького сообщества, для которого разговоры – жизненная необходимость. Мы скорее перестанем дышать, чем перестанем рассказывать истории о наших жизнях – и всё же он ничего не говорит, и Сент-Джон его не принуждает.

Давным-давно я делала репортаж с премьеры «Красного зверя Сатурна», где старина Перси впервые появился с маленьким свёртком, укутанным в шёлк графитового цвета, в свивальнике от Фосколо, и странным образом вышло так, что мне удалось задокументировать бо́льшую часть жизни знаменитой документальщицы. Но, боюсь, ваша покорная слуга должна подвести преждевременный итог жизнеописания несчастной души, ибо вся эта история – слишком тяжкий груз. Ах, если бы всё случилось как-то иначе и не закончилось в дождливую субботу, в пустом стеклянном гробу…

Довольно. Хоть обычай мой таков, что в финале я всех вас приглашаю разделить со мною театральную ложу, сегодня пустующее место отведено мёртвым. Взгляните на неутомимый маленький прожектор в вечернем небе: Венера, единственная, кто знает секреты, которые мы, бедные болтливые обезьянки, так жаждем раскрыть.