Сияние снегов - [62]

у падавшей России.

Я чокнусь за него

с друзьями веком об век:

мне по сердцу его

интеллигентский облик.

Не шут, не самохвал, –

как воду из колодца,

он любящим давал

уроки благородства.

Не ластился к чинам,

не становился в позу,

а честно сочинял

свои стихи и прозу.

Не марево кадил –

лирическая малость, –

он с ней в сердца входил,

и жизнь переменялась.

Мы верили ему,

бродя по белу свету,

как верят своему

любимому поэту.

Гнездо разорено,

и брат идет на брата,

а мы-то, все равно,

поклонники Булата.

Я с песнями его,

любя, полжизни прожил, –

для сердца моего

нет музыки дороже.

Начало 1990‑х

Групповой портрет с любимым артистом и скромным автором в углу

По голосу узнанный в «Лире»,

из всех человеческих черт

собрал в себе лучшие в мире

Зиновий Ефимович Гердт.

И это нисколько не странно,

поскольку, не в масть временам,

он каждой улыбкой с экрана

добро проповедует нам.

Когда ж он выходит, хромая,

на сцену, как на эшафот,

вся паства, от чуда хмельная,

его вдохновеньем живет.

И это ни капли не странно,

а славы чем вязче венок,

тем жестче дороженька стлана,

тем больше ходок одинок.

Я в муке сочувствия внемлю,

как плачет его правота,

кем смолоду в русскую землю

еврейская кровь пролита.

И это нисколько не странно,

что он той войны инвалид,

и Гердта старинная рана

от скверного ветра болит.

Но, зло превращая в потеху,

а свет раздувая в костер,

он – выжданный брат мой по цеху

и вот уж никак не актер.

И это ни капли не странно,

хоша языка не чеша,

не слушая крови и клана,

к душе прикипает душа.

Хоть на поэтической бирже

моя популярность тиха,

за что-то меня полюбил же

заветный читатель стиха.

В присутствии Тани и Лили

в преддверье бастующих шахт

мы с ним нашу дружбу обмыли

и выпили на брудершафт.

Не создан для дальних зимовий

воробышек-интеллигент,

а дома ничто нам не внове,

Зиновий Ефимович Гердт.

1991

Белле Ахмадулиной

Простите, что с опозданьем.

Каким я добром казним!

Когда-нибудь сопоставим,

обдумаем, объясним!

Но в данную нашу бывность

у Господа меж людьми

простите, что не любил Вас,

упорствуя в нелюбви.

Простите мою виновность,

которой с души не снять,

надменнейшую готовность

не слышать и не узнать.

За то, что мы разны слишком

и разным идем путем,

влюбившись по первым книжкам,

я Вас разлюбил потом.

Наветами бед навьючась

и в свой же ступая след,

я Вашей струны певучесть

отверг на исходе лет.

Но верю, что в этом больше

несчастия, чем греха,

узнав лишь из кары Божьей,

как Ваша душа тиха…

Еще говорят, Вы пьете

и плоть не вольны бороть,

и спьяну в лихом полете

проветриваете плоть.

И брешут еще сладимей,

что Вы, разогнув тетрадь,

играете со святыней,

а с нею нельзя играть.

Мы рады причине всякой

унизить Господний свет:

ведь мерзостно быть писакой,

когда перед ним – поэт.

Начхать мне на все на это!

Духовность – не поле битв.

Не может поэт поэта,

услышав, не полюбить.

О девочка, русской ранью

к притихшему, словно тать,

ко мне прикоснитесь дланью,

чтоб рыцарем Вашим стать.

(1979, 1990‑е)

Александре Лесниковой

Пью за Хьюза, Хикмета и Гарсиа Лорку,

за бессмертную душу и черствую корку

вместе с добрым вином, чей крепителен норов,

спирт воловьей работы и бешеных споров.

За стихи, что от шпиков таились под спудом,

за пропавших во тьме и за выживших чудом,

за влюбленных пришельцев из лагерной школы,

чудаков с чердаков, чьи певучи глаголы,

за дарующих радость везде и всечасно,

за тебя, раз ты к этому делу причастна,

и, запомнив навек горячо и подробно,

за твою красоту, Александра Петровна!

Нас печали качали и грозы растили.

Хорошо, что мы – дети метельной России,

но не худо и то, что у солнца и сини

нам сподобилось жить на степной Украине.

От бедовых голов далека беззаботность.

Нас пугает покой, неизвестность зовет нас.

Но, волнуясь, не раз припаду и присяду,

и послушаю русскую Шехерезаду.

О, язычница Севера, ясное чудо!

В наши трезвые сны ты зачем и откуда?

Как поют нам твой голос, осанка и облик!

Ночь запутала хмель в волосах твоих теплых.

О тебе не умолкнут хмельные помины

в миллионах сердец россиян с Украины,

не забудет никто, перед памятью жалок,

как любили тебя в переполненных залах.

Неуклончивый друг мне судьбою подарен,

и за дружбу с тобой я судьбе благодарен,

и люблю твой талант, задушевный и вещий,

и свищу тебе в лад свои лучшие вещи.

(1965)

Эпиталама, свадебная песнь

О Гименей-Христос, о нежный Гименей!

Благослови двух душ бесстрашную единость,

наставь и укрепи, слепи, смешай, сведи нас

в убожестве Твоем – в духовности Твоей.

О скорбный Гименей, кто плотницким вином

стол бедных одарил в рассказе Иоанна,

чей образ обрастал одеждами обмана,

будь с нами, как тогда, во времени ином.

От нашей немоты, о ясный Гименей,

не пастырь наш, а брат, прими обет венчальный,

благослови обряд блаженный и печальный

средь попранных святынь, обобранных камней.

От бренности и лжи в мечте своей омой,

избави от стыда и, отрешив от странствий,

прощенным счастье дай друг другу молвить «Здравствуй»,

прижать к лицу лицо вернувшимся домой.

О сердце и чело, отвергнувшие злость!

О легкий Гименей, сквозь рознь благослови нас,

чтоб канула во тлен былая половинность

и Целое из нас собралось и зажглось.

Две тьмы преобрази в сияние одно,

благослови на жизнь, благослови на вечность,

дай любящим прозреть в конечном бесконечность,

испить в земных водах небесное вино.