Сияние Каракума - [54]

Орудийная канонада усилилась, её сплошное полотнище уже прострачивалось и рвалось торопливым та-таканьем автоматов.

— Разрешите, товарищ майор? — приподнял кто-то край плащ-палатки.

— Да-да, входите, — сказал начальник санроты. — Что там у вас?

— Бой идёт. Нам ждать, пока позвонят или самим выдвигаться вперёд за ранеными?

— Не надо ждать, отправляйте санитаров. Место для раненых приготовили? Соломы постелили?

— Всё в порядке, товарищ майор.

— Я сейчас тоже приду. Скажите там, пусть побольше воды вскипятят. И дрова перетащат на место посуше. Вам что, Чудова? А-а… можете быть свободны, бой кончится, доложите, что выполнили моё приказание, — ясно?

— «Как бы не так! — мысленно фыркнула Инна уходя. — Всё равно я от тебя в полк удеру — быть такого не может, чтобы своего не добилась, я упорная, товарищ майор медицинской службы!»

Она не хвасталась своим упорством, она действительно умела поступать по-своему, эта маленькая хрупкая девушка с выступающими под застиранной гимнастёркой лопатками, тонкой нежной шеей и своенравным рисунком губ. Она сумела преодолеть отчаянное упорство матери, когда с последнего курса техникума перешла на краткосрочные курсы медсестёр, когда добилась в военкомате направления в действующую армию. Её направили в тыловой госпиталь, но она писала рапорт за рапортом, пока не попала в полевой госпиталь. Тем же путём перебралась в медсанбат и, наконец, в санроту, где тоже не рассчитывала долго задерживаться. «Что вас тянет на передовую? — недоумённо спрашивали её. — Романтика? Ордена?» Она возмущалась, но терпеливо объясняла, что считает это своим долгом. «А в госпитале работать — не долг? Легко здесь?» Она соглашалась, что да, нелегко, но у каждого — своё понятие о долге, свой потолок. Переспорить её было невозможно, хотя в других случаях она легко поддавалась постороннему влиянию, даже в авиаклуб при Осоавиахиме подавала заявление под влиянием одноклассников-мальчишек.

В землянке санинструкторов было пусто, девчонки уже разбежались по своим местам. Инна сбросила шинель, полы которой постоянно путались в ногах. Куда удобнее ватная стёганка. Инна перетянула ремнём свою осиную, в четверть обхвата, талию и поспешила к длинному сараю, приспособленному за неимением лучшего для раненых.

Шёл дождь, но девушка задержала шаг, с удовольствием ловя губами тяжёлые холодные капли. В дверях сарая она чуть не столкнулась с рыжеволосой татаркой Медине — хирургической сестрой санроты. Та слепо шла, не замечая ничего перед собой, по лицу её одна за другой бежали горошинки слёз, тотчас смываемые дождём.

— Что случилось? — спросила Инна.

Медине жалко покривилась, всхлипнула.

— Куриленко… Куриленко на столе… умер…

И пошла дальше, спотыкаясь, под хлещущими потоками ливня.

Инна посочувствовала подруге. Она немножко знала капитана Куриленко, начальника связи одного из полков. Весёлый, общительный, влюблённый в поэзию и жизнь, он частенько в свободные минуты забегал в санроту, шутил с девушками, читал им на память Маяковского, Блока, Киплинга. Однажды даже сам сочинил два стихотворения, посвятив их «хирургической сестре Медине». Она смущалась и краснела, а глаза искрились как звёзды. И вот не стало весёлого капитана Куриленко Бедняжка Медине!

Стали прибывать раненые, и Инна ушла от переживаний в работу. Их было много, санитарки с ног сбивались. Работали всю ночь, а утром их, усталых, спящих на ходу, вызвал к себе начальник санроты и сообщил, что полк просит двух санинструкторов, нужны добровольцы.

— Я! — первой подхватилась Инна.

За ней выступила из строя поблекшая за ночь Медине.

— Я… — тихо сказала она.

— Тебе нельзя, — сказал майор так же тихо и совсем не по-командирски, — ты опытная хирургическая сестра, ты нужна здесь.

— Отпустите меня! — стояла на своём Медине, не поднимая глаз. — Отпустите, или я сама уйду.

— Не глупи, Газизуллина, дисциплины не знаешь! — строго свёл брови начальник санроты. — Мы ещё поговорим с тобой.

Он оставил Инну и ещё одну девушку, остальных отпустил. Инна понимала состояние подруги и думала, что на её месте, конечно же, ушла бы на передовую, не колеблясь, а этот старый сухарь майор…

— Радуйся, Чудова, — прервал её мысли «сухарь», — добилась своего — в первую батарею идёшь, к капитану Комекову. Героический комбат, но из-за его героизма узнаешь почём фунт лиха, вспомнишь тогда мои слова.

— Служу Советскому Союзу! — невпопад от растерянности ответила Инна.

Начальник санроты скептически хмыкнул, провёл ладонью по своей широкой розовой лысине.

— За косы можешь быть спокойна, Чудова. Я изложил ситуацию командиру полка… насчёт твоей идеи фикс, и он не стал возражать. Ещё раз радуйся и — удачи тебе, постарайся не попасть под мину, как твой предшественник.

В батарее Инну первым встретил старшина. Введённая в заблуждение его новеньким белым полушубком и командирской портупеей, которую старшина нацепил для пущей важности, она отрапортовала:

— Товарищ капитан, санинструктор Чудова прибыла в ваше распоряжение!

Старшина с достоинством ответил на приветствие и повёл нового санинструктора в землянку, где располагался сам с поваром, механиком и писарем-каптенармусом. Там всё уже было готово для приёма гостьи — на грубо сколоченном столике вплотную стояли котелки с супом, кашей, чаем, горкой лежали маленькие аппетитно поджаренные сухарики и даже стояла банка джема, выуженная из невесть каких старшинских тайников. Деловитый старшина заранее разузнал, кто именно прибывает из санроты на место погибшего в последнем бою санинструктора, и подготовился соответственно.