Сиверсия - [81]

– У тебя, Брюс, мерзкий дар создавать проблемы. Тебя оправдывает лишь то, что эта страна создана для проблем.

– Ага! Еще для кариеса, «критических» дней и перхоти! – хохотнул Емельянов – лысый крепыш, уголовник, приставленный к Осадчему недавно коронованным вором в законе Костиком Одесситом.

– Не терплю тупых дополнений. Тебя не учили, что мерзко меня дополнять?!

– Прости, босс! От глупости брякнул.

Никита Осадчий обвел всех пристальным взглядом, совершенно не оставляющим сомнений в том, что непонятливым сейчас объяснят дополнительно, тщательно и популярно. Под взглядом Осадчего Брюс Вонг сполз на пол, встал на колени и, обхватив голову руками, заплакал.

Наступившая пауза давила.

Осадчий ладонью прикрыл глаза, словно свет в кабинете подземелья, спрятанного на глубине восемнадцати метров, сделался вдруг нестерпимо ярким.

– Устал я от тебя, Брюс… – едва слышно произнес он. – Одиннадцатый год ты в кредит живешь. Зря я тебя за тот трюк с таможней не шлепнул. Одессит за тебя вступился, а мне с ворами ссориться не было резона. Все на Сибирцева списали…

– Никита, не мог я…

– Попробую поверить. Ты не мог. А тупого исполнителя Андрюху Сибирцева со всей его семьей отдать шакалам мог? А бабу из Раменской прокуратуры, что под тебя копала, мог в порту на арматуру насадить? Ты даже женушку свою, что за тебя перед Одесситом просила, забил до смерти только за то, что тебе показалось, что рога новые режутся! Что смотришь? Я – не следователь. В напавших на твою жену у дома хулиганов не верю. Я верю материалам твоего досье, с фотодокументами, что собирал на тебя.

– А-а-а-ай! А-а-а-ай! – обливаясь слезами, выл Брюс Вонг. – Я не хочу умирать! Никита, я не хочу умирать!

– Пожалеть тебя?

– Да! Да! – в его глазах блеснула надежда.

– Так же, как ты «пожалел» каскадера того, безвинного, в Иерусалиме? Из ревности помог его упаковать. Орудие убийства у придурочного Шипулькина забрал и в каскадерский контейнер подбросил. На пожизненное человека отправил! Ты же так и со мной, и с Тагиром, и с Емельяновым, и с любым из наших поступить можешь! Жаль, что этот факт твоей биографии узнал я поздно. Я могу перечислять твои подвиги до прихода СОБРа. Что ж ты сегодня жалобишь меня?

– Мы взрывы услышали. Потом люди в дверь колотить стали. А она, эта дверь, уже горячая…

– На кой черт ты вообще эту дверь трогал?! – рявкнул Осадчий.

Брюс не ответил. Обхватив голову руками, он монотонно раскачивался из стороны в сторону на манер китайского болванчика.

– Это он для неверу[34], – поигрывая «Стечкиным», сказал Тагир.

Бывший подручный Брюса Вонга Тагир был теперь, как говорят, кум королю.

Подтянутый, темноволосый, с легкой проседью, в дорогом костюме и с вечными янтарными четками в руках, Тагир уже ничем не напоминал того мальчишку на побегушках, которого когда-то пригрел Брюс Вонг. Его взгляд был уверенным и спокойным, как у бойцовой собаки, привыкшей побеждать. Глаза не бегали смущенно, как когда-то, а буравили окружающих, бесцеремонно, насквозь. Его жесты были мягкими, полными достоинства. Может, кто-то и помнил, как Тагир «мельтешил», но помнил про себя, тайно, ни словом, ни мыслью стараясь не выдать свою хорошую память.

– Братва, эту падаль надо медленно убивать, чтобы прочувствовал, какой он нам головняк создал! – сказал Емельянов.

В дверь кабинета постучали.

– Извиняюсь. Там шум какой-то, – доложил вошедший охранник.

– Что за шум?

– Не знаю, – охранник с руки на руку перекинул автомат. – Может, глюк. Кажется, что из тупиковой галереи разбирают нашу кирпичную кладку, преграждающую проход.

– Та-а-ак!

Осадчий отбил пальцами залихватский мотивчик.

– Ты, недостойный потомок Чингисхана! Ты кладку с решеткой сделал или без?

– Никита, зачем решетка? Там же тупик! Я сам проверял. Нет там входа!

– Значит, есть!

Осадчий молниеносным движением выхватил пистолет и всадил пулю в лоб Брюсу Вонгу.

Охранник от неожиданности попятился.

Емельянов вскочил, засуетился:

– Босс, сами-то зачем? Мы бы по-тихому. Скромненько. Под несчастный случай…

– Сядь! – властно выдавил Осадчий.

Ногой он уперся в тело Брюса Вонга и слегка толкнул. Тело упало навзничь, безвольное и покорное под его ногой. Осадчий вновь ощутил, как чувство наслаждения чужой смертью овладевает им, накатывая сладкой, душной волной, заполняя все внутри, без остатка. Он жадно сглотнул слюну. Сердце дало сбой, затрепетало. Захотелось убивать, жестоко, без разбору, без повода.

Он изобразил на лице улыбку, больше напоминавшую нервный оскал.

– Пойдем, посмотрим, кто к нам в гости пожаловал!

В помещении, похожем на пещеру, в тусклом свете дежурного освещения лица были едва различимы.

– Вы кто такие? – спросил Тагир.

– Морозы мы, деды. Е-моё! Глаза-то разуй! – огрызнулся Володя Орлов. – На куртках видишь надпись? «Центроспас».

Он, Хабаров, Лавриков и Скворцов стояли лицом к стене с поднятыми руками. Тыча в спасателей автоматами, охрана производила обыск.

– Кто старший?

– Я старший, – ответил Хабаров.

– Вашу бабусю! – выругался Володя Орлов. – Спасай людей после этого!

– Замолчи! – потребовал Хабаров. – Я старший! – громче произнес он. – Нам поручено в связи с пожаром на заводе проверить, остались ли люди в подземных коммуникациях.