Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985 - [17]

Отправляющимся в дрейф человеку или группе следует на некоторое время забыть о тех мотивах, которые обыкновенно определяют их занятия и передвижение, о знакомствах, собственной работе и привычных местах отдыха, чтобы свободно следовать привлекательности изучаемой местности и происходящим на ней встречам. Роль случая при этом вовсе не так значима, как можно было бы подумать: теория дрейфа предполагает наличие психогеографического рельефа городов с постоянными потоками, узловыми точками и водоворотами, ощутимо затрудняющими как вход в некоторые зоны, так и выход из них.

Но дрейф как единое целое включает в себя и намеренную рассеянность, и её необходимое отрицание: хаотичность психогеографии подчинена исследовательским задачам и расчёту её возможностей. В этом отношении данные, которые выявила экология, сколь бы априори ограниченным ни было изучаемое этой наукой общественное пространство, продолжают успешно подкреплять психогеографическую мысль.

Экологические исследования, посвящённые абсолютному или относительному характеру разрывов в структуре городов, роли микроклиматов, базовым городским элементам, полностью отличным от административного деления, и главное, определяющему влиянию центров притяжения, должны быть использованы и дополнены методами психогеографии. Поле объективных впечатлений, по которому будет происходить дрейф, должно определяться одновременно в соответствии с его собственным детерминизмом и в его связи с социальной морфологией. Шомбар де Лов¹ отмечает в своей работе «Париж и Парижская агломерация» («Библиотека современной социологии», PUF², 1952), что «район города определяется не только географическими и экономическими факторами, но и тем представлением о районе, которое сложилось у местных жителей и жителей соседних районов»; и далее в этой же работе, чтобы продемонстрировать, что «на самом деле тот Париж, в котором протекает жизнь каждого индивида, весьма невелик и географически ограничивается крайне небольшим участком», приводит схему всех перемещений, совершённых за год студенткой из XVI округа: её маршруты образуют небольшой треугольник правильной формы, в вершинах которого находятся Школа политических наук³, квартира девушки и дом её учителя по фортепиано.

Несомненно, подобные схемы, образцы современной поэзии, способной вызывать живой эмоциональный отклик – в данном случае негодование, что можно жить подобным образом, – или даже теория, выдвинутая Бёрджессом на материале Чикаго о распределении видов общественной деятельности по чётким концентрическим зонам⁴, не будут способствовать развитию дрейфа.

Роль случая в дрейфе особенно сильна, поскольку ещё не было накоплено достаточного количества психогеографических наблюдений. Но вмешательство случая, как правило, консервативно, и в непривычной обстановке стремится свести всё к чередованию ограниченного числа вариантов и к привычке. Учитывая, что прогресс – это всегда покорение одной из подконтрольных случаю сфер путём создания новых условий, отвечающих нашим целям; можно сказать, что случай, с которым мы сталкиваемся при дрейфе, в корне отличается от случайностей в ходе прогулки, но всё же стоит найти первые точки психогеографического притяжения, как для дрейфующего индивида или группы возникает опасность: всё начинает выводить их на новые привычные траектории, от которых теперь будет сложно отклониться. Недостаточно критическое отношение к случаю и его идеологическому применению, неизбежно реакционному, обрекло в 1923 году на унылый провал знаменитые бесцельные прогулки четырёх сюрреалистов, с отправной точкой в случайно выбранном на карте городке⁵: ходьба по бескрайним полям, очевидно, действует угнетающе, а вмешательства случая там редки как никогда. Но неблагоразумие взяло новый рубеж в журнале “Medium” (за май 1954 г.), где некий Пьер Вандриес решил, что сможет сопоставить эту нелепую историю – потому что оба этих случая имеют отношение к освобождению от детерминизма – с некоторыми опытами в области теории вероятности, например, с опытом по изучению того, как в круглом чане головастики самопроизвольно распределяются по случайным группам, и тут же с особой важностью сообщает: «Разумеется, эта масса не должна получать извне никакого направляющего воздействия». В таких условиях победителями выходят головастики, ведь их преимущество в том, что они «в наибольшей степени лишены разума, социальных и сексуальных стимулов», и, как следствие, «действительно не зависят друг от друга».

В противоположность подобным извращениям, дрейф имеет принципиально городской характер, находящийся в тесной взаимосвязи с центрами возможностей и смыслов (которыми являются преображённые производством большие города), и в значительной степени соответствующий фразе Маркса: «Человек видит вокруг только собственный образ, всё говорит ему о нём. Даже в природе ему видится душа».

Дрейфовать можно и в одиночку, но всё указывает на то, что наиболее плодотворным с точки зрения числа участников будет разделение на несколько малых групп по два-три обладающих схожим уровнем осознания психогеографии человека, так как сверка впечатлений этих групп поможет прийти к объективным выводам. Желательно, чтобы состав этих групп менялся от дрейфа к дрейфу. Способность к единому дрейфу стремительно падает у групп, состоящих больше чем из четырёх-пяти человек, – во всяком случае, дрейф больше чем с десятью участниками неизбежно распадается на несколько параллельно идущих дрейфов. Подобная практика представляет, впрочем, огромный интерес, но связанные с ней трудности до сих пор ещё не позволяли воплотить её в желаемых масштабах.