Сить - таинственная река - [2]

На пути от реки Гусь объявил, что завтра на рассвете отправится вверх по Сити на целых три дня.

— Тебе хорошо, — вздохнул Сережка. — Куда захотел, туда и пошел.

— А тебя кто держит? От мамкиного подола боишься опуститься?

Сережка покраснел, но промолчал. За брата заступилась Танька.

— Ты его не подговаривай! Все равно не пойдет. И нечего подолом укорять.

— Не укоряю и не подговариваю. И с собой никого не зову. А то возьмешь такого слабака — и тащи его на

себе.

— Это меня-то тащи?! — возмутился Сережка, и глаза его округлились. — А помнишь, на Малеевку

ходили? А на Мокрое болото?..

— Помню, помню.

— И сейчас бы пошел, если бы не к ночи.

— То-то, и оно! Без ночевки и дурак пойдет.

— Возьми меня! — вдруг сказал Толька Аксенов.

— На трое суток пойдешь? — недоверчиво скосил глаза Гусь. Тольку он считал трусишкой и никак не ожидал

от него такой решимости.

— А что? Запросто.

— Ox и задаст тебе отец, — сказала Танька.

— Ты-то молчи, тебя не спрашивают. Отец сам рассказывал, что, бывало, неделями в лесу пропадал.

— Он пропадал, а тебе задаст! — подзадоривала Танька, которой не хотелось, чтобы Гусь ушел в лес один

на все дни первомайских праздников.

— Ты что его пугаешь? — обернулся Гусь к Таньке. — Или сама хочешь со мной идти? Идем! Тогда уж

никого не возьму, и засмеялся.

— Дурак! — вспыхнула Танька. – С тобой я и в школу-то одна не пошла бы, но то, что в лес!

— Конечно! — хохотнул Гусь, — Я же не моряк с Балтфлота. Тебе ли водиться с оборванцем и шпаной, —

он сплюнул сквозь зубы.

— Бессовестный ты! Нахал! — Танька остановилась, возмущенная. — Девочки, отстанем от них! Пусть

вперед уходят.

Три девчонки, каждая из которых была моложе Шумилиной, заканчивающей восьмой класс, молча обступили

обиженную подругу и недружелюбными взглядами проводили ребят,

— Хвастун и зазнайка! Подумаешь, Сить переплыл!..— презрительно пожала плечами Танька.

Девчонки молчали. Наверно, Танька права, раз так говорит. Она уже почти взрослая, комсомолка, мечтает

быть врачом, и все знают, что моряк Лешка Пашков, когда приезжал в январе в отпуск, два раза водил ее в кино, не

раз они были в клубе на танцах.

И в то же время всем доподлинно было известно, что мальчишки Семенихи тянулись, липли к Ваське Гусю, и

им за это крепко доставалось дома, потому что Гусь, по всеобщему мнению взрослых, — шпана и хулиган и

ничему хорошему научиться у него невозможно.

Таньке было грустно. Не первый раз Гусь напоминал ей о моряке. А что он знает, этот Гусь, что понимает?

Лешка-моряк и вправду водил ее в кино, и билеты сам покупал, и на танцах они были. Все верно. Но что из этого?

Ведь потом — это знает вся деревня — Лешка до конца отпуска гулял с зоотехником Любой Сувориной. И сейчас

они переписываются. Так зачем же вспоминать, что было и давно прошло?

И в то же время Танька не могла забыть, что до зимних каникул, до приезда Лешки-моряка, Гусь никогда так

дерзко и насмешливо не разговаривал с нею. Пять лет они учились вместе, даже сидели за одной партой. И после

того, как Гусь остался в пятом на второй год, они продолжали дружить. На воскресенья и на каникулы — школа от

деревни за десять километров — часто ходили домой вместе, и Васька всегда нес ее портфель, а как-то раз и ее

перетащил через разлившийся ручей.

Но после зимних каникул все изменилось. Раньше Васька не шутя, серьезно мог бы пригласить ее с собой в

лес — ходили же они вдвоем и за морошкой, и за грибами. А теперь он просто посмеялся над нею при всех и

доволен.

«Ну и наплевать! — зло думала Танька, — Пусть насмехается. Я в долгу не останусь».

На Семениху, тихую деревеньку в двадцать с небольшим домов, смотрели звезды. Им, звездам, хорошо были

видны поля, темными лоскутьями лепившиеся к задворкам, и безбрежный лее, который смыкался вокруг этих

полей сплошным кольцом. Кое-где в лесу рыжими проплешинами виднелись еще не успевшие позеленеть пожни и

серые прямоугольники лесосек.

Огибая широкой дугой Семениху, надвое раскалывала лее река Сить. Полая вода залила прибрежные луга, и

Сить казалась большой, широкой и полноводной. А где-то далеко-далеко, наверно, в полусотне километров от

Семенихи, Сить начиналась крохотным ручейком и текла сначала на север, потом на восток. В Сить впадали

бесчисленные ручьи и речки, почти пересыхающее летом, которые брали свое начало из болот и оврагов.

Одним из таких болот было большое Журавлиное. Веснами Гусь не раз слыхал на этом болоте вой волков и

намеревался поискать там волчье логово. Для одного — это занятие не очень-то веселое, но, может быть, Толька в

самом дело сумеет выкрутиться и улизнуть из дому? Тогда и логово поискать можно.

Толька пришел еще задолго до рассвета.

— Я на окне записку оставил, — сказал он Гусю, — чтобы искать не вздумали. А то такую панику

поднимут!

— И правильно. Спросился бы — не отпустили... Жратвы-то много взял?

— Да взял... Хлеба, картошки, сала кусок тяпнул...

— A y меня дома, понимаешь, ни шиша не оказалось. Один хлеб. У мамки, наверно, что-нибудь припасено к

празднику, так она спрятала куда-то. Не мог найти. А может, и вправду, как она говорит, ничего нету...

— Проживем! — бодро сказал Толька. — У тебя-то мамка не ругалась, что пошел?