Система и общие единые законы Мироздания - [48]

«Совсем, как у нас, - думал я. - Те же эмоции и похожее чувство благодарности талантливому актёру. Но почему зрите­ли не аплодировали хороводу? - не понимал я. - Это был спек­такль, который можно было увидеть раз в жизни. Но вместо

 

 

аплодисментов гробовая тишина. Может быть, тишина и есть высшая степень восторга публики? Не забыть бы спросить про это у жрецов».

А на площади в это время расставляли декорации. Тихо игра­ла музыка. Суетились люди. Одни ставили макеты деревьев, другие несли скамейки. И вот вышел тот, кого у нас называ­ют конферансье. Он что-то объявил публике, и огромная масса народа сразу заволновалась. Люди стали подвигаться ближе к краю площади. Многие стали снимать шлемы и шапки.

Только тут до меня дошло, что собой представляет утоптанная, ровная, как стол, площадь. Передо мной была самая настоящая сцена импровизированного театра. С трёх сторон площади поднимались склоны не то холмов, не то курганов. У подножия их и стоял наш почётный караул. А в настоящий момент на трёх этих курганах, вдыхая запах весенней травы, восседали граждане города: воины, женщины, дети - все вме­сте. Военные сидели на сёдлах, а женщины города, как я по­нял, - на маленьких переносных скамейках.

«Так вот откуда пришёл в Грецию, позднее и в Рим, театр! С территории расселения сибирских племён - с той самой Руси, которая являлась когда-то частью Великой Северной империи. Если балтийские славяне пришли в Западную Европу с бере­гов Иртыша и Оби, то театр в Германию и Францию пришёл от них, а не от греков и римлян», - размышлял я, наблюдая за происходящим.

«Тем более что христианский Рим и Византия от театра отказались как от языческого наследия», - услышал я внутри себя голос Велемира. - Смотри внимательнее за спектаклем, юноша. Тебя он удивит не меньше всего остального.

Голос внутри меня стих, и я, став на колени, во все глаза стал наблюдать за происходящим на сцене, уже не на площади, а на сцене. А там началось первое действие.

На лавочку между деревьями села нарядно одетая девуш­ка, и было видно, что она кого-то ждёт. Вот в поле её зрения появился идущий куда-то по своим делам подчёркнуто богато одетый молодой боярин. Звучит тихая романтическая музыка, и девушка, увидев парня, бежит к нему навстречу.

 

 

- Здравия тебе, свет моего сердца, дорогой Бранибор! Я за­ждалась тебя! Когда я долго тебя не вижу, то очень, очень ску­чаю!

- Я тоже скучаю, - остановился боярин. - Но понимаешь, у меня столько дел! Ты ведь знаешь, как я занят. Вот и сейчас спешу по срочному поручению нашего вождя и повелителя.

- Я всё это знаю, - говорит девушка, обнимая парня. - Но мне так плохо, так плохо! Когда я долго тебя не вижу, я вяну, как сорванный цветок. Ты, наверное, совсем обо мне не дума­ешь? Кроме меня тебя любит и Ждана, и Дарина...

- Да-да, любят, - вздохнул Бранибор. - Но как мне понять, кто из вас любит меня как человека за мои достоинства, а не за то, что я боярин и приближённый царя?

- А тебе кто из нас больше нравится? - заглядывает боярину в глаза девушка.

- Знаешь, Ветряна, - берёт парень девушку за плечи. - Вы мне нравитесь все. Каждая по своему, но я хочу быть по-настоящему любимым, а не средством вашего обеспечения. Надеюсь, ты меня поняла?

- Я поняла тебя, Бранибор, - отвечает девушка. - Не знаю, как мои подруги, а я тебя искренне люблю.

- Время покажет, - говорит боярин и, отступив, от краса­вицы спешит по своим делам.

Закончилось первое действие. Раздались дружные апло­дисменты. А актёры в знак благодарности, подняв руки, поклонились публике. А в это время работники импрови­зированной сцены унесли старые декорации и стали уста­навливать новые. В центре площади, как я понял, был уста­новлен царский трон. К нему с трёх сторон вели длинные, вытянутые в виде дорожек, ковры. И вот на сцене появились актёры. Каково было моё удивление, когда в одежде царя, в отделанном соболиным мехом позолоченном шлеме, длин­ном, богато украшенном, камзоле, с посохом в руке, я узнал самого «потрясателя Вселенной».

«Царь играл самого себя! - я не знал, что думать. - Полу­чается, что владыка Великой империи являлся ещё и твор­ческой личностью? То, что режиссёр-постановщик спектакля

 

 

предложил ему сыграть самого себя, до меня дошло без объ­яснений. Но каков правитель! Роль актёра, пускай даже царя, его нисколько не унизила».

Глядя на то, что происходит на сцене, я понял, что психика сибирских ариев была лишена эгоизма - во всём они искали единства. Разделяли их объективные вещи: знания и способно­сти. А так, все они представляют собой хорошо отлаженный, действующий как единое целое, социальный механизм.

«Вот в чём заключена тайна побед войн сибирских руссов над своими противниками! Не в железной дисциплине, как нам пытаются внушить историки. Прежде всего, в высоком созна­нии воинов. Дисциплина - это уже второй фактор. Да и была ли она, та дисциплина, где за одного бежавшего с поле битвы казнили десяток, а если бежало десять, то на казнь вели целую сотню? В людоедских законах нуждается разделённое обще­ство, где элита поработила своих граждан, превратила в рабов и паразитирует на их способностях. Ни Русь Европейская, ни Русь Сибирская не знали рабства. Даже во времена скифских царей рабства в Восточной Европе не было. Тем более на тер­ритории Великой Северной империи. Значит, всё, что написа­но у китайцев и арабов о так называемом Чингисхане - самая настоящая сказка. И потом, надо ещё разобраться, кто писал. Если учесть, что китайцам написали историю итальянцы-ие­зуиты, причём в XVII веке, а арабам в том же веке - турки, то можно себе представить, что это за хроники?»