Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - [92]

— Наверное, что-то с Роже, — проговорил он вполголоса.

Звук чеканных шагов по паркету вестибюля вызвал у него улыбку: Ларош узнал стремительную походку сына. Дверь распахнулась, как от удара.

— Жюстен! — вскричал старый помещик. — Мальчик мой, ты заставил меня поволноваться! Что-то с двуколкой?

Увидев перед собой угасающего старика, сгорбленного, морщинистого, Жюстен на мгновение застыл в своем мстительном порыве. Но нет, нельзя позволять ослепить себя этой дрожащей улыбке на старческом лице родителя!

— Да что стряслось? — удивился Ларош. — На тебе лица нет!

— Что стряслось? — передразнил его Жюстен, стискивая кулаки. — Я вас ненавижу! Вы мне омерзительны! Как вы могли сделать такое? Я только сегодня узнал правду. Вы, родной дед, который должен был ее любить и оберегать, вы посмели надругаться над нею, тронуть своими грязными лапами!

Ошарашенный Гуго Ларош отшатнулся. Жюстен подошел и неумолимой рукой толкнул его в грудь, да так, что тот еле устоял.

— Вы изнасиловали Элизабет, свою внучку. Когда я об этом думаю… Не знаю, почему я не убил вас сразу, на месте. Наверное, хочу узнать, где это случилось и когда. И почему? Почему?

Жюстен кричал во весь голос, тряся отца за грудки.

— Это наветы! — защищался Ларош, с трудом удерживая равновесие. — Как надо меня ненавидеть, чтобы плести такое! Мальчик мой, успокойся! Я понимаю, я бы сам пришел в бешенство. Но разве я тронул бы дитя своей Катрин? За кого ты меня держишь?

Вспышка паники в серо-зеленых глазах, однако, опровергала его оправдательную речь. Он снова попятился — осторожно, к камину.

— За того, кто вы есть, — развратника и мерзавца. Спросите у Мариетты! Вы навязывали ей свои капризы, а если что — били почем зря. Что, не отпираетесь? Мариетта не в Америке, ее можно допросить перед свидетелями!

— Я ей за это платил! — имел неосторожность буркнуть Ларош.

— То есть относились к ней как к шлюхе? Так же, как к Алин, которая из корыстолюбия терпела ваши гнусности?

— Еще раз говорю тебе, Жюстен: это клевета! Не бери в голову. Мы преспокойно живем вдвоем, разве нет? Ты носишь мое имя, ты богат, и в завещании я тебя не обидел. Я сделал, как ты хотел, — отправил восвояси Алин. Мальчик мой, я готов поклясться на святой книге, что я не…

— Молчите! Не могу это слушать! — рявкнул Жюстен. — Жану Дюкену нет смысла измышлять такую чудовищную ложь. Он знал давно и в конце концов доверился отцу, в письме. Что ты, мерзавец, на это скажешь?

В ярости, близкой к бреду, Жюстен скатился до тыканья собственному отцу. Он схватил Лароша за плечи, припер к стене.

— Признавайся! Я думал, Элизабет сбежала в Париж из-за того, что нашла на чердаке те документы, доказывающие, что ты нанимал убийц, чтобы избавиться от зятя. А оказалось, это случилось позже, после изнасилования…

Он выпалил все это скороговоркой, задыхаясь, не выпуская свою испуганную жертву. В его глазах старик, должно быть, прочел свой смертный приговор и… сдался.

— Я жалею об этом… Меня мучит совесть. Увы! Я тогда напился и сам не знал, что делал, — пробормотал он, клацая зубами от страха.

— И никто не помешал этой гнусности? — простонал Жюстен. — Никто не спас мою крошку Элизабет? Значит, все это правда? Ты это сделал? Без стыда, без жалости?

— Черт вас всех подери! Она уже была не девственница! — внезапно выпалил Ларош, одергивая на себе пиджак. — Я застал их накануне с тем американцем, в кровати. Оба голые, как черви, и делали сам знаешь что! Я хотел ее наказать. Да, наказать!

Жюстен стал колотить его, обезумев от омерзения, от гнева, — по сморщенному лицу, в грудь, в живот. Разозлившись в свой черед, Гуго Ларош замахнулся тростью и наугад ударил.

— Кусаешь руку, которая кормит тебя уже пять лет! — крикнул он хрипло. — И ради чего? Ради гулящей девки, подстилки! Да, я взял ее силой, твою крошку Элизабет! Швырнул на пол, задрал юбки и взял ее! Ты, мерзкий молокосос, похвастаться этим не можешь.

Обоих мужчин пожирала ненависть. Оба ощущали себя преданными, оскорбленными в лучших, самых прекрасных чувствах. Ларош терял сына, свою гордость, Жюстен испытал еще одно унижение, как если бы мог отчаяться еще больше.

— Сдохни, мразь! — крикнул он, хватая отца поперек туловища и поднимая.

Он что было силы швырнул Лароша на пол, туда, где пол перед камином был выложен красной плиткой. Треск, вопль боли… Тщетно Ларош пытался подняться. Помучившись так и сяк, он остался лежать на боку, тихо постанывая.

— Мои ноги! Я не чувствую ног, — выговорил он наконец плаксивым голосом.

Жюстен устоял перед искушением добить его ногами. Глубоко вдохнул, чтобы усмирить смертоносную ярость, от которой его до сих пор потряхивало с головы до ног.

— Помоги! — взмолился отец, тараща глаза от страха.

— Я вызову доктора, — отвечал Жюстен, прекрасно понимая, чем все это ему грозит.

Он перешел из гостиной в библиотеку, где находился телефонный аппарат. С согласия Лароша он заплатил много денег, чтобы провести телефонную связь, и установил самый современный аппарат.

Сидони, которая все это время его искала, заглянула в библиотеку. Увидев его, бледного как мел, переполошилась:

— Что-то случилось, мсье?