Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - [78]

Было девять утра, когда Жюстен спрыгнул с коня и, чуть помедлив в нерешительности, вошел наконец в ворота. Он выбрал это прохладное, солнечное утро, чтобы навестить Антуана Дюкена, которого не видел с конца июня, когда приехал в отпуск.

Над темными водами Шаранты клоками висел туман, на мельнице что-то ритмично ухало и грохотало, слышались голоса работников. Жюстен перешел через двор, привязал Районанта к кольцу на амбарной стене.

— Стой смирно, мой хороший, — сказал он, похлопывая коня по шее, а заодно проверяя, не вспотел ли он. — Я ненадолго.

Испытывая легкое волнение, постучал. Как-то его примет старый мельник? Глухой, хриплый голос пригласил его войти.

— Доброе утро, мсье! — сказал Жюстен, входя в просторную кухню.

В очаге жарко пылал огонь. Антуан сидел неподалеку, с шерстяным шарфом на шее. Он повернулся посмотреть на гостя, да так и застыл в изумлении.

— А вот и наша пропажа! — буркнул он вместо приветствия. — Что ж, входи, присаживайся! Ревматизм замучил, приходится сидеть у огня.

— Простите, — пробормотал Жюстен. — Я знаю, что виноват.

— В чем? Что у меня все болит или что забыл меня, старика?

— Что так долго не приезжал. Но если мешаю, я уйду!

— Если б ты мешал, мой мальчик, я бы не предложил тебе присесть. Тем более что нам есть о чем поговорить.

Жюстен снял пиджак и картуз, и то и другое — из бежево-серого твида. Антуан отметил про себя, что одежда у парня очень качественная, сапоги — из хорошей кожи, но комментировать не стал.

— Значит, ты так на службу и не вернулся? — спросил он. — Не хочу играть в загадки, Жюстен. В деревне сплетни расходятся быстро.

— Стало быть, вы знаете, где я живу и с кем. Я приехал, чтобы объяснить.

— Ты не обязан это делать. В конце концов, Ларош — твой отец. Глупо было бы не воспользоваться его щедротами, учитывая, какое у тебя было детство.

Надеюсь, он узаконил ваше родство?

— Еще нет, но это скоро решится. И пока бумаги не подписаны у нотариуса, мне нужно быть осмотрительным.

Старик нахмурился. Интересные дела… Жюстен опустил голову, на губах его играла легкая усмешка.

— Осмотрительным? Это почему же?

— Чтобы добиться своих целей, мсье Дюкен. Я поэтому и приехал. Знал, что в деревне про меня болтают всякое. И что вы мною недовольны. Так что лучше все сказать как есть.

— Ладно, послушаем! Только налей мне стопку виноградной водки, для бодрости. Бутылка там, в сундуке. И себе налей!

Жюстен не заставил себя просить дважды. На душе стало легче, пока он передвигался по сумрачной комнате с приятной, простой обстановкой. Все здесь казалось ему симпатичным — и «косы» чеснока и лука, свисавшие с закопченных потолочных балок, и красный плиточный пол, и часы с маятником.

— В вашем доме мне жилось бы лучше, — вырвалось у парня, когда он снова сел у очага. — Мсье Дюкен, могу я просить вас сохранить все в секрете, когда вы узнаете правду?

— Если так нужно, конечно. Болтать я не стану.

Жюстен рассказал, как переменилась его жизнь за последние четыре месяца, начиная с выстрела и последующего раскаяния Лароша. Умолчал лишь о своей неблаговидной связи с Мариеттой.

— Значит, перед ним ломаешь комедию, а сам хочешь отомстить? — ужаснулся старый мельник к концу рассказа. — Плохая это задумка, мой мальчик. Я презираю Гуго Лароша, а если б Господь не велел нам прощать обидчиков, то, наверное, и ненавидел бы. Скажу честно: я никогда не забуду, что он желал смерти моему сыну Гийому, нанимал убийц.

— Я этого не забуду тоже. Пусть Ларош за все заплатит — и за это, и за все то горе, которое когда-то причинил Элизабет.

Антуан в волнении прижал руку к сердцу. Думал он о своей невестке Катрин, которую любил, как родную.

— Он многим причинил горе, — сказал старый мельник. — Но мстить, Жюстен, — дело пустое. Жажда мести пожирает нас изнутри. Подумай о спасении своей души, уезжай из замка! В назначенное время Ларош ответит перед Господом. Получается, что со своими махинациями ты уподобляешься ему.

Ярко-голубые глаза Антуана лучились ясным, небесным светом. И, глядя на этого набожного старика, Жюстен невольно задумался. Может, и правда все бросить, уехать? Но тут ему вспомнилась Мариетта, и сколько Ларош насиловал ее, угрожая физической расправой, и сколько раз бил. А еще — то весеннее утро, когда, ослепленный яростью, он набросился на Элизабет с хлыстом, а потом ударил его, Жюстена, по лицу.

— Хватает уже того, что из-за меня он вынужден отказаться от многих своих прихотей, мсье Дюкен, — сказал юноша. — Моя цель — чтобы Ларош как следует помучился, и ничего больше. А когда он меня усыновит, оформит на меня наследство, все наладится, я вам это обещаю. Пусть забавляется со своей Алин сколько хочет. У той тоже стыда ни на грош!

— Молчи, Жюстен! Не хочу слушать! — одернул его старый мельник. — Перед Богом клянусь, от твоих слов у меня мороз по коже. Хочешь совет, мой мальчик? Вместо того чтобы следить за чужими мерзостями, лучше сам живи честно. Найди себе хорошую жену, найди работу подальше от Гервиля. Если хочешь — живи в доме, который построил когда-то Гийом для своей семьи. Он до сих пор принадлежит Элизабет.

Этот урок нравственности произвел эффект: Жюстен залпом осушил свою рюмку.