Сирийская жара - [43]

Егоров рассматривал зависшего, как древний компьютер, шефа. Ждал, но ничего на его лице не прочел.

К чему Горюнов приплел «Белые каски»? Об этом Василий тоже размышлял. И в самолете, когда летел в Москву, и два выходных по прилету. Хотя дома ему было не до Горюнова и белокасочников.

Приходилось отстаивать в хрущевке свой микро-Курдистан, а Виктория, как янычар, пропилила ему черепную коробку бензопилой претензий. Проведя трепанацию черепа, она капала непосредственно на мозги, ее слова затекали в извилины и действовали усыпляюще. А если Егоров таки во время ее нотаций задремывал, кое-как примостившись на животе, чтобы не сорвать дренажную трубку со спины и чтобы не испытывать постоянную ноющую боль в лопатке, Вика возмущалась, что он равнодушный и никого ему не жалко.

Василий знал весь перечень обычных претензий и слушал их вполуха. До тех пор пока супруга не касалась в своих речах вопросов разоружения. Тут он взвивался кречетом и заявлял в категоричной форме, что есть вещи, которых он как мужчина не потерпит. Виктория информировала, что она как женщина и без того слишком многое от него терпит. Затем они оба сопели от обиды и расходились по углам, насколько это возможно в крошечной хрущевке. Валерка в это время резался в компьютерные игры, прекрасно зная, что сопеть они будут недолго. Отец захочет есть, а мама — хохотушка, она в принципе долго дуться не умеет. Они уйдут на кухню пить чай, и оттуда будет то и дело раздаваться смех.

…— Шеф, а что с Карваном? Нам ведь он нужен живым и невредимым до зарезу. Только за его безопасность ратует Салар. Наш человек там скажет их службе безопасности, что мы ошиблись? Как в анекдоте. Как-то несерьезно. Такими вещами не шутят. Как бы после таких слов не взялись и за нашего человека. Карван был авторитетным командиром, и вдруг такие беспочвенные обвинения.

— Думаю, нашему человеку там виднее, как поступить. Кстати, он и не наш, а СВР. Но суть не меняется. Карвана надо вывозить. Может, удастся организовать его побег, если он захочет бежать.

Весна 2019 года. Иран

Акчан измучилась в дороге и окончательно потеряла надежду увидеть мужа. Он явно влез в смертельную игру. Ради чего? Старика Карвана прикрывал? Сам наделал дел? Она сломала голову над этими вопросами. Но мало что знала о муже, да и его дяде.

Младшего сына она держала на руках, пока переходили границу, и мысли о побеге растворились в тумане, дождевой пыли, как и размытые тени курдов, несущих ящики контрабандной техники, замотанные в пленку от дождя. По скользким тропам, где верхом, где пешком, продвигались медленно… Дети не хныкали. Они уже привыкли к сложностям горной, довольно спартанской жизни. Пахло мокрым картоном, лошадьми и землей. Шуршал дождь по дождевикам, в которые завернулась Акчан и дети.

Все равно все вымокли, ноги до колен забрызгало грязью. Она не знала, что они уже на территории Ирана. Только когда им навстречу вышли из мокрой темени несколько мужчин в похожих дождевиках и стали перегружать на своих лошадей груз, она поняла — переход состоялся.

Они продолжили путь, но с такими же предосторожностями. Громко не разговаривали, не курили. Контрабандистов ничуть не удивила женщина с детьми. По-видимому, этими тайными горными тропами кто только не ходил. Или эти усталые люди слишком погружены в свои проблемы и мысли, они сами как зашоренные кони, бредут по тропам и видят под ногами только корни деревьев, за которые нельзя цепляться, чтобы не разбить груз.

Акчан заметила, что у одного из парней на руке отсутствуют два пальца. Он держал за повод ту лошадь, на которую усадил Акчан с ребенком. Она догадалась, что этого человека несколько раз задерживали за контрабандный алкоголь. Слышала о суровых законах Ирана.

Остальные дети бежали следом сами, уже не боясь и радуясь ночному приключению. Начало светать, дождь остался далеко за спинами бредущих гуськом людей и лошадей, горячих, в облаках пара, такого плотного, словно животные начали испаряться и вот-вот исчезнут туманными силуэтами, цепляясь за ветки деревьев, тающим дымком скользнут в небо, светлеющее, промыто-блеклое.

Акчан тоже хотела бы стать тонкой струйкой дыма, раствориться в воздухе, чтобы никто не смог уже обидеть, принести черные новости, растоптать и физически, и морально. Она устала так же, как эти изможденные лошади.

Им дали обсохнуть в какой-то хижине, затем приехал старенький разбитый «Пейкан», они еле влезли туда всей семьей. Никакой охраны, только водитель, старый курд, седой, с густой щетиной, напоминающей иголки ежа, с обвисшей кожей, смуглой дочерна.

Куда бежать в чужой стране, не зная языка? Оказаться в местной тюрьме с детьми? Акчан старалась держаться из-за детей, но удавалось ей это с трудом. Она до крови исцарапала ногтями ладони, сжимая непроизвольно руки в кулаки.

Они проехали какой-то небольшой городок, а на выезде, когда из виду скрылись бежевые каменные домишки, Акчан увидела черную машину «Саманд», стоящую на обочине. Из автомобиля никто не выходил, и выглядело все это угрожающе. Старик-курд притормозил на почтительном расстоянии и стал перегружать сумки курдянки, суетливо бегая от своего «Пейкана» до блестящего автомобиля и обратно.