Сиреневые ивы - [37]

Трудно назвать страхом то, что в первый миг пережил двенадцатилетний подросток, - жуткое, темное, неодолимое желание бросить сумку с рыбой и бежать, бежать... Но юный сибиряк много раз слышал, что от волков бежать нельзя. И в следующий миг над его страхом поднялась злая, недетская решимость, а с нею - необъяснимое упрямство, может быть, еще неосознанная гордость. Бежать, как трусу?.. Да лучше умереть на этом месте!..

Еще не отдавая себе отчета, не чуя земли - будто по досточке над бездонным провалом, - он двинулся вперед, через колок, стараясь лишь не потерять в темноте тропинку. Он шел, насвистывая какую-то лихую песенку, и даже не заметил, когда и куда скрылись зелено-фиолетовые огоньки волчьих глаз. Он ни разу не оглянулся, и до самого дома чудился ему за спиной вкрадчивый шорох звериных лап. Однако, отдав матери рыбу, наскоро проглотив ужин и захватив еду для отца, не мешкая, побежал обратно, хотя отец ждал его утром. То же непонятное гордое упрямство - доказать себе, что не боится никаких волков, погнало его в ночь. Снова чудились в черном поле и березовых зарослях алчно горящие глаза голодных зверей, но он убеждался, что теперь их рисует страх - тот самый противный и ненавистный страх, который он, Мишка Борисов, старался растоптать в себе раз и навсегда. Лишь дня через два рассказал отцу о ночном происшествии. Тот, выслушав, пристально посмотрел, спокойно сказал: "Ну и правильно, сынок, что не побоялся серых. Мы ж люди, а человеку бегать от зверья - грешно и стыдно. - Озорно усмехнувшись, добавил: - А волки, между прочим, за людьми не охотятся. Чего бы про них там ни рассказывали - не верь. Снова построжав, ткнул в газету, где сообщалось о жестоких расправах германских фашистов над коммунистами и демократами, о концентрационных лагерях в гитлеровской Германии, в которых томились десятки тысяч людей: - Вот эти двуногие твари, фашисты, - они-то как раз и охотятся на человека. Глядишь, нам еще придется иметь с ними дело - и то будет дело страшное. А волк что - дикая собака..."

Знал бы отец, сколь пророческими окажутся его слова!..

И вот в ночь перед новой встречей с железным фашистским зверьем короткое воспоминание о том, как еще мальчишкой сумел перешагнуть собственный страх, отодвинуло душевную тревогу.

Собрание в третьей батарее было недолгим. Постановили: "В бою драться насмерть. Погибнуть, но без приказа позицию не оставлять". Когда проголосовали за решение, кто-то попросил:

- Миша, прочти нам стихи напоследок.

Борисов знал, что бойцы любят его чтение, но время ли для стихов?.. Оглядев знакомые лица, комсорг встал. Он читал "Бородино". Может быть, оттого, что близко гремела жесточайшая битва, знакомые лермонтовские строчки словно взрывались в душе, зажигая необычайным волнением, и волнение его передавалось слушателям. Когда он с силой произнес: "...Уж мы пойдем ломить стеною, уж постоим мы головою за родину свою!" - увидел, как заблестели широко открытые темные глаза молодого наводчика Ахтама Ходжаева, сжались в камни лежащие на коленях руки другого наводчика - Георгия Сидорова, как подались вперед все бойцы. Словно встали рядом герои бородинских редутов, а с ними - те, кого сержант Борисов и товарищи его потеряли на военных дорогах, встали с одним вопросом: "Ну как вы тут, братья?.." В такие минуты бойцы отчетливо понимают: то, что им выпало, не сделает никто другой,

Потом комсорг проводил собрания в других батареях, заканчивая каждое лермонтовским стихотворением, и всякий раз видел, как товарищи благодарны ему. Через сто с лишним лет после того, как написаны, простые и проникновенные слова поэта-воина о солдатской готовности умереть за родину, о солдатской чести, гордости и верности долгу до последнего вздоха сохраняли необычайную силу воздействия на людские сердца в час грозного испытания. Не тогда ли Михаил Борисов дал себе слово: если вернется с войны, непременно напишет стихи о том, как дрались за советскую Родину, как умирали и побеждали его друзья...

Угрюмое утро застало их среди просторного поля, тогда-то и прокатилась по колонне резкая, как выстрел, команда:

- Танки с фронта!.. К бою!

На полном ходу тормозили машины, бойцы бросались к пушкам, выхватывали из кузовов снарядные ящики. От расчета к расчету вполголоса неслось: "Тигры"... Из степи, задернутой то ли туманом, то ли оседающим чадом и пылью, наползал характерный скрежет танковых траков. Терпко пахло землей, горелым порохом и бензином... Командир третьей батареи старший лейтенант Павел Ажиппо, пробегая мимо Борисова, окликнул:

- С нами, комсорг?

- С вами, товарищ старший лейтенант.

- Спасибо, комсорг. Помоги Красноносову.

Борисов и сам догадывался, что место его в огневом взводе старшего лейтенанта Красноносова, потому что там много необстрелянных бойцов, а позиция взвода - ключевая в батарее. Он стал в расчет рядом с наводчиком - помогал развернуть пушку, сложить боеприпасы.

Сейчас всего нужнее были его опытные руки, к тому же пример спокойной работы в боевой обстановке действует на молодежь неотразимо - это он проверил на себе.

Серые угловатые танки двигались неровной линией, волоча за собой косые полосы пыли, они уже отчетливо проглядывали сквозь дымку. Да, наблюдатели не ошиблись - Борисов сразу опознал вражеские машины, хотя "живыми" видел их впервые. Так вот как довелось повстречаться с "тиграми" - в чистом поле, на неподготовленных позициях!