Синяя борода - [12]

— Конечно, я знал, что я не единственный посети­тель, и мне не было никакого дела до этого галстука. Но заметить я его заметил, должен признаться. Это было в декабре. Я даже, помнится, что-то сказал, какую-то шутку, и в следующий раз галстука на вешалке уже не было.

— Где же он был?

— Этого я не знаю.

— Вы знали, чей это галстук?

— О таких вещах не спрашивают, господин проку­рор...

Если встретишь на улице человека, которого прежде видел в зале суда, кто должен первым поздороваться: оправданный или свидетель?

— Когда вы в последний раз были у Розалинды Ц ?

— В январе.

— Согласно записной книжке Розалинды Ц., это было шестого февраля, что сходится также с датой ваше­го последнего чека, господин Штоккер.

— У меня нет с собой моего календарика.

— Еще один вопрос, господин Штоккер...

— Что касается чека, то, мне кажется, вы непра­вильно себе представляете, как обстояло дело. Розалинда вовсе не была проституткой, уличной девкой, как вы, по- видимому, считаете, господин прокурор.

— Кем же она была?

— Иной раз мы только разговаривали.

— И за это вы потом оставляли ей чек...

— Я, конечно, задавался вопросом, каким образом Розалинда может все это оплачивать — хорошую квар­тиру, лососину, шампанское, известно, сколько все это стоит, и все эти книги, которые лежали у нее на кровати, и прочее.

— Что это были за книги?

— Я не такой уж интеллектуал.

— Вы считали Розалинду интеллектуалкой?

— Да, я бы так сказал.

— Относительно книг, которые лежали на кровати: у вас, господин Штоккер, было впечатление, что Роза­линда Ц. читала эти книги, или они лежали просто так, для создания атмосферы?

— Я не понимаю вопроса...

— Почему книги лежали на кровати?

— Я тоже задавался этим вопросом.

— А о чем вы с ней разговаривали, господин Шток­кер?

— О людях и вообще.

— Например, о господине докторе Феликсе Шааде?

— Нет.

— Никогда не упоминали?

— Я знал, что есть такой господин — доктор Шаад.

Попадаются свидетели, от которых никакого толка:

— Разве Розалинда Ц. выдавала себя за венгерку или вы просто считали, господин Шпицер, что дочь валлийца и уроженки Аппенцеля не может быть такой очаровательной?

— У меня в этом отношении нет никаких пред­рассудков.

— Знакомы ли вы с настоящими венгерками?

— Пожалуй, нет.

— Еще вопрос, господин Шпицер: пользуясь ван­ной, не замечали ли вы галстука — галстука, принадле­жащего какому-то другому господину?

— Нет.

— И в прихожей тоже не видели?

— Нет.

— Вы знали о существовании господина доктора Шаада?

— Я думал, его зовут Цогг.

Ничего другого не остается, кроме бильярда. Конечно, я испробовал и кино, но редко досиживал до конца се­анса: не выношу сцен насилия.

— Вы тоже сказали бы, что обвиняемый и мухи не обидит?

Через тринадцать недель после оправдательного при­говора я уже почти не волнуюсь, когда вижу, как проку­рор вяло поднимает руку, прося разрешения задать новый вопрос свидетелю, — ему приходится ждать, пока я ударю по шару, и, если попаду, ждать, пока я обойду стол и, неторопливо изучив расположение шаров (к со­жалению, опять придется бить из-за спины), снова ударю кием.

— Когда ваша сестра была замужем за Феликсом Шаадом, вы, значит, часто видели ее с заплаканными глазами?

— Да.

— Верно ли утверждение, господин Цогг, что Розалинда была мягкой и покладистой женщиной, готовой все снести от мужчины, если она его любит?

— Она умела быть покладистой.

— Когда вы видели ее заплаканные глаза, господин Цогг, вам не приходило в голову, что обвиняемый причи­нял Розалинде, вашей сестре, физические или мораль­ные страдания?

Свидетель задумывается.

— Разве Розалинда никогда не рассказывала, что господин доктор Шаад болезненно ревнив, что он с тру­дом сдерживает себя, если она с кем-нибудь танцует, что он устраивает сцены, если она целый вечер проводит неизвестно где?

Моя сестра была очень скрытной.

Не следует вести никаких записей — в один прекрасный день тебя могут арестовать по ложному подозрению, и тогда прокурор зачитает:

— «Она мразь, мразь, даже если иной раз и не врет, а мразь не задушишь».

Свидетелям защиты нелегко:

— Господин Шаад спас мне жизнь.

— Каким образом?

— Не как врач... Я видел, как он кормит лебедей, и заговорил с ним, не будучи знаком. Я тогда еще учился в школе. Была суббота, я это помню, потому что потом у нас было общее собрание.

— Дождь шел в тот. день?

— Нет.

— А может, снег?

— Нет.

— Значит, это было не восьмого февраля.

— Да я этого и не говорил...

— Вам известно, господин Росси, что ложные пока­зания караются тюремным заключением, в тяжких случаях — сроком до пяти лет, а сейчас это и был бы тяжкий случай: речь идет об алиби обвиняемого.

— Я и говорю только правду.

— Каким же образом господин Шаад спас вам жизнь?

— Могу только сказать, что вовсе не ждал этого, когда заговорил с незнакомым господином. Дождешься такого от взрослых! Это был первый человек, который не делал вид, будто знает все лучше всех.

— Господин Шаад вам представился?

— Он слушал меня.

— И таким образом спас вам жизнь...

— Да.

— Кормя лебедей...

— Если можно так выразиться.

— Господин Росси, речь идет об очень серьезном деле.

— Этот господин заметил, какое у меня настроение, и вдруг спросил, как я собираюсь покончить с собой.