Синие фонари - [15]

— Наваим ждет тебя послезавтра…

— Скорее бы настал этот день!

XVIII

Отныне мое время делилось между визитами к легкомысленной красавице Наваим и к моей невесте Бахийе — воплощению чистоты и скромности.

Теперь и я жил двойной жизнью. Мне приходилось готовиться к каждой встрече, чтобы не сбиться с роли.

Сначала мне казалось странным, что я так легко свыкся со своим положением. Но потом я понял, что просто подчинился неизбежному. Меня уже больше не удивляло, что моя возлюбленная воплощает в себе двух совершенно непохожих друг на друга людей.

И я подумал, что каждый человек, помимо собственной воли, в зависимости от обстоятельств, может надевать то одну, то другую маску.

Став официальным любовником Наваим, я получил ключ от ее квартиры и право приходить к ней в «свои» часы, и тут уж я мог развлекаться вволю.

Я приносил ей кофе, сахар, мыло и в начале месяца вручал домовладелице плату за квартиру. Все это я делал в точном соответствии с указаниями Наваим, получая от нее на это деньги.

Наша связь была циничной до предела. Одержимые страстью, мы без стеснения предавались чувственным усладам. Вместе с тем я сознавал, что с каждым днем все больше привязываюсь к Наваим. Я жадными глотками пил из чаши любви, думая загасить огонь, пылавший у меня в груди, но нежность, которую я испытывал к ней, непрестанно росла.

Став официальным женихом Бахийи, я получил возможность проводить с ней долгие приятные часы, овеянные возвышенным целомудренным чувством.

Вафик полюбил меня, и я отвечал ему тем же. Наша дружба крепла день ото дня, и порой мне казалось, что я уже давно стал членом этой семьи. Мальчик называл меня «дядей доктором». Я играл с ним, рассказывал ему сказки, мы загадывали друг другу загадки, и его звонкий смех, искренний и заразительный, звучал для меня лучше всякой музыки.

Абдалла-бек был со мной очень приветлив, он всякий раз встречал меня стихотворными экспромтами, казавшимися ему верхом остроумия, и донимал бесконечными рассказами о своих подвигах. Тем не менее он всегда находил во мне внимательного слушателя, не устававшего восхищаться его героизмом.

Дед с внуком сделали меня непременным участником своих игр; очень скоро я усвоил эту роль и вместе с сынишкой бавваба довольно успешно изображал целый отряд англичан, которых неизменно ждал печальный конец.

Я сумел втянуть в игру и Бахийю. Она всегда сражалась на стороне сына, гордо, как и он, несла национальный флажок, с энтузиазмом распевала патриотические песни и выкрикивала лозунги вроде: «Да здравствует свободный Египет! Наша победа близка!»

Игра заканчивалась тем, что Бахийя, задыхаясь от смеха, сгребала сынишку в охапку, целовала его и падала в изнеможении на диван. Лицо ее горело румянцем, глаза сверкали от возбуждения.

XIX

Летние месяцы пролетели быстро. Каникулы с их развлечениями, свободой и беззаботностью подходили к концу.

Настало время возвращаться в Каир, где меня ждала привычная домашняя жизнь, университет, лекции и зубрежка.

Сердце мое разрывалось от любви к Наваим, но сделать ничего было нельзя — нам предстояла разлука.

Простился я и с Бахийей, моей «невестой», этим воплощением добродетели, простился и с ее сыном Вафиком, милым веселым мальчуганом, и с ее отцом, «майором» Абдаллой-беком, совершившим столько геройских подвигов в чудесном мире фантазии и мечты.

Кончилась курортная жизнь, кончилась и моя раздвоенность, но вместе с тем я утратил и безмятежность.

Мною овладело сильное беспокойство. Я не находил себе места, терзался, пока не принял твердого решения в ближайшее же время совсем переселиться в Александрию.

Я решил пробыть в Каире ровно столько, сколько потребуется, чтобы уладить все дела и подготовиться к переезду.

Но как только я попал в столицу и окунулся в привычную трудовую размеренную жизнь, моя решимость растаяла. Лишь изредка тешил я себя мыслью о том, что намерение свое обязательно осуществлю, и при том очень скоро.

Как-то за завтраком я просматривал утреннюю газету, и вдруг глаза, рассеянно пробегавшие колонку извещений о смерти, наткнулись на фотографию, которая Поразила меня как удар грома. Газета выпала из ставших вдруг ватными рук.

Овладев собой, я нагнулся, поднял газету и стал внимательно рассматривать фотографию, старательно изучая каждую черточку лица, надеясь на случайное сходство. Но нет, это был он, Вафик!

Эти удлиненные завораживающие глаза не могли принадлежать никому другому. Встретившись со мной взглядом, они подтвердили, что их обладатель ушел в иной мир.

Во мне как будто что-то оборвалось. Тоска змеей обвила сердце и сдавила его; мне казалось, что я вот-вот задохнусь.

Какое страшное горе! Какой удар для матери, безумно любившей его! За что судьба вздумала обрушить несчастье на эту милую семью!

Приветливый веселый мальчик, еще недавно такой энергичный и жизнерадостный… И эти печальные строчки… Неужели это возможно?!

Я кинулся на вокзал и с первым же поездом выехал в Александрию…

Время тянулось невыносимо медленно. Тяжелые мысли окончательно завладели мной.

Едва поезд подошел к перрону александрийского вокзала, я выскочил из вагона и бегом бросился через площадь, к так хорошо знакомому мне дому — дому, где жила Бахийя. Но когда я был ужо у самого подъезда, меня охватил страх, я замедлил шаги и круто повернул назад. Я бродил по площади, не в состоянии приблизиться к этой обители скорби.